Горные стрелки
Они не играют с огнем. Они следят за смертью. Они стараются подстрелить ее чуть раньше, чем она обрушится на наши головы...
Журнал: «SKI Стайл», № 5, 2007 год
Текст: Наталия Русакова
Фото: Александр Железняк
Они не играют с огнем. Они следят за смертью. Они стараются подстрелить ее чуть раньше, чем она обрушится на наши головы.
«Когда-нибудь я выйду на крыльцо своего дома, чтобы просто полюбоваться снегопадом. Такая мечта. Ведь для меня это не чудо природы, а опасное атмосферное явление. Сигнал тревоги. И даже когда где-нибудь на равнине я в телевизоре вижу снег, меня начинает бить мелкая дрожь...» — эти слова принадлежат Игорю Комарову, лавинщику с 20-летним стажем, а официально — ведущему инженеру и руководителю группы снеголавинного слежения Эльбрусского военизированного противолавинного отряда. Всего в отряде восемь человек, в их руках — снежная безопасность Приэльбрусья.
Борьба со стихией — работа, прямо скажем, не пляжная. Особенно когда за твоей спиной люди, много людей — доверчивых, наивных, бестолковых и упрямых, а еще таких, которые очень любят риск, потому они здесь и собрались. А ты им, как доктор
или пожарник: вовремя не погасишь — убьет. И так всю зиму. Даже в спокойный на первый взгляд сезон, когда на Кавказе выпадает не очень много снега, к началу мая восемь лавинщиков чувствуют себя выжатыми до предела. Как врачи и саперы, они
не должны ошибаться. Им постоянно приходится иметь дело с двумя коварными субстанциями — стихией и оружием.
Под контролем Эльбрусского противолавинного отряда — 22 километра Баксанского ущелья и 8 километров ущелья Адыл-Су. Это 2700 гектаров заснеженных склонов на высоте от 3700 до 2000 метров, где притаились 92 лавинных очага. Из них подлежат обработке лишь 54, а остальные можно только «пасти», то есть наблюдать. Известно, что единственный способ бороться с лавинами — вовремя их сбрасывать. Здесь это делается при помощи тяжелой артиллерии. В распоряжении отряда — 9 зенитных орудий на 8-ми позициях, самая ходовая находится в поселке Терскол.
— Мы — государева служба! — Игорь Комаров по-хозяйски обводит взглядом чегетские склоны. Наш разговор начинается на Третьем Чегете. И сверху очень хорошо видны эти самые государевы владения — поселок Терскол, гостиницы, знакомые с 1980-х годов, газопровод, дорога.
Существует утвержденный еще Совмином СССР четкий перечень материальных объектов, которые отряд защищает от лавин. И в первую очередь внимание уделяется тем лавинным очагам, которые могут быть опасны именно для этих объектов. Определены даже предельные объемы снега, которые можно сбрасывать.
— Местные снега какие-то особенные?
— Континентальные снега более коварны. Здесь, в Приэльбрусье, больше ветров и меньше осадков, снег жестче, а под ним может быть слабый слой, который плохо держится. Поведение такого снега труднее предсказать. Почему в Красной Поляне допустима езда по склонам, которые у нас точно были бы лавиноопасны? Разная специфика выпадения снега.
— А как вы определяете эту опасность — на глаз, на слух, на зуб?
— Чтобы что-то определять, нужно заниматься одним делом много лет, причем на одном месте…
Игорь рассказывает о методике, отработанной за много лет работы в этой местности. Они копают шурфы на репрезентативных площадках и определяют, сколько и какого именно снега нужно здесь добавить, чтобы этот склон «пошел». Получается, что лавинщик — это и метеоролог, и альпинист, и артиллерист, и фрирайдер в одном лице. И еще философ.
— Лавинщиков-практиков не готовят нигде. Вот в науку люди приходят, а в практики — по-па-да-ют. Это судьба.
Под монотонный скрип подъемника Игорь рассказывает, как он попал на эту работу.
— По специальности я геолог, окончил Северокавказский горно-металлургический, диплом защищал как горный инженер-маркшейдер. Работал в гляциологической экспедиции на Колке. Плюс военная специальность — командир топогеодезического взвода, так что расчет траектории мне по теме. Как-то все сошлось. Инструктор альпинизма и горных лыж, в Приэльбрусье с 1979 года, а в отряде — с 1985-го...
— Как на Чегете готовятся паспортизованные трассы, если по ним никогда не ходит ратрак?
— Самое лучшее средство быстрее открыть склоны для катания — это их обкатать. Причем с самого начала сезона. Нетронутый снег — как слоеный пирог, внутри слабый слой. Катающиеся эту структуру ломают, перемешивая слои. Поэтому за месяц до приезда первых отдыхающих над склонами уже работают — включается канатка и все, кто может, берут «каменный» вариант лыж и выходят на гору. И так после каждого снегопада — нужно скорее разнести склоны в пух и прах. Здесь проблем с этим нет — посмотри, кто сюда приезжает: джазмены от лыж! Эти волчары в полчаса весь Чегет окучат.
— А наш средний райдер от западного чем-то отличается?
— Да. Там люди в массе своей просто активно отдыхают на лыжах. У нас же в этом занятии видят искусство, творчество. И для нашего человека любая гора — что здесь, что за границей — это всегда вызов. Там тоже есть такие люди. Но поскольку за границей катающихся во много раз больше, то и настоящих райдеров тоже.
Неизбежно возникает вопрос о зонах внетрассового катания. Ответ жесткий.
— К мероприятиям, связанным с внетрассовым катанием, наша служба отношения не имеет! Лавины, которые сходят там, где любят спускаться любители целины, государственным и хозяйственным объектам не угрожают.
Это означает, что защита внетрассовых склонов — совсем другая работа, которая требует иных вложений. Потому гарантии безопасности в Приэльбрусье дает только серьезное отношение к рекомендациям и запретам спасателей МЧС и мастеров трасс.
Отступления от общепринятых правил для каждого — вопрос личных договоренностей под личную же ответственность. Для тех, кто знает Чегет, добавим, что некоторые северные склоны — лакомый кусочек целинников — категорически запрещено обстреливать из пушек, потому что они расположены слишком близко к
канатно-кресельной дороге. Разлет осколков снаряда — 300 метров, и есть опасность повредить опору или трос, что повлечет за собой катастрофические убытки, и, скорее всего, человеческие жертвы. Сухой остаток: так называемые «Севера» были, есть и будут лавиноопасны...
***
Вот оно, царство снежных часовых — лаборатория Эльбрусского военизированного противолавинного отряда Северокавказской военизированной службы Отдела воздействий Росгидромет. Сакральное пространство. На стенах красуются уникальные фотографии гигантских лавин.
— Ваш любимый Северный цирк. Не менее 200 тысяч кубометров снежку привалило, скорость воздушной волны более 200 километров в час!
Чудо-приборы, таблицы, графики, артиллеристские планшеты… Здесь в половине седьмого утра начинается рядовой рабочий день лавинщика — с готовности к передаче сведений о метеообстановке. Метеосводками снабжают отряд две станции — верхняя и нижняя. Благодаря перепаду высот специалисты получают информацию сразу с двух уровней без использования зондов. Верхняя снеголавинная станция расположена на высоте более трех километров на Третьем Чегете, там же ведется полный комплекс метеонаблюдений. Из этих сведений формируется три прогноза: один отправляется в Нальчик, а потом в Москву, второй — для поисково-спасательной службы (ПСС), третий — по договору с канатно-кресельной дорогой, в МЧС.
— Для наших подразделений синоптический прогноз дается по всему Кавказу, район Приэльбрусья детализируется. Сейчас синоптикам трудно, за хребтом — белое пятно. Для точного прогноза нужна определенная плотность сетки метеостанций, а в России их осталась только треть. Там, за хребтом, не осталось ни одной. На равнине синоптикам проще, кое-что можно просчитать. А здесь любое влияние из-за хребта полностью меняет картину.
— А долгосрочные прогнозы?
— Это во всем мире — больное место синоптиков. Срабатывает прогноз максимум на сутки. Конечно, мы собираем данные, но до недавнего времени все вообще делалось вручную. И еще есть нюанс. В Альпах, например, ряд наблюдений накоплен уже более чем за 150 лет — с диагностическими графиками и необходимыми метеопараметрами. У нас же наблюдения ведутся всего лет 30, поэтому такой длинный ряд не отстроишь. Но и на Западе, когда что-то выпадает из отстроенной системы, начинается стихийное бедствие...
— Я помню, в районе Байдаевки завалило дорогу, неделю сидели...
— Та зона почти не подлежит обработке, мы ее не видим. А навесными через гору не стреляем — наш снаряд только вверх лететь 16 километров будет. Приходится дорогу закрывать, пока все само не свалится. Между прочим, в Альпах это очень распространенная практика: закрыли — и неделю люди сидят, канатки стоят, а денежки идут те же. У нас обычно ситуация разрешается быстрее. И в этом году, когда подстанция пострадала, за три дня управились. А ударило в нее, потому что такое количество снега накопилось в долинке, отделяющей подстанцию от очага, что долинку засыпало, вот и проехало прямо к станции, как по маслу.
— 2007 год по снегу какой-то особенный?
— В начале марта выпало около двух метров почти сразу. По общему количеству осадков он приближается к 1987-му, а тот вообще жуткий был. А прошлый сезон, например, побил даже 1987-й, но дороги вообще не закрывались.
— Вас же всего восемь человек!
— Это профессионализм. И понимание. Мы все здесь очень давно — и наш незаменимый командир отряда Махмуд Будаев, и Омар Башиев, и Исмаил Курданов, и механик Сергей Кузнецов — состояние орудий у него лучше, чем в армии. А Наум Григорьевич Штульман возглавляет противолавинную службу с начала 1970-х. Вот представьте, 50 планшетов для стрельб, на каждом — по 20-30 точек. И порой говоришь напарнику: «На таком-то планшете такая-то точка плохая, так ты ее завтра не забудь!» — и тебя поняли.
— А если вы все вдруг уйдете?
— Стараюсь об этом не думать. Люди, которые реально смогут здесь что-то сделать, не пойдут на наши деньги. Да еще с такой зоной ответственности! И просвета пока нет. Да и невозможно новых людей в короткий срок взять и обучить.
Ответственность за жизни людей — не самый легкий груз. И встает вопрос: кто за что отвечает. В разных странах горные службы по-разному поделили зоны ответственности. Например, в США лавинка относится к лесной службе. В Приэльбрусье в обязанности противолавинной службы входит составление метеопрогнозов, предупреждение об опасности и обработка склонов. Отряд оповещает смежные структуры, дает им рекомендации по сложившейся обстановке, а они уже принимают силовые меры — перекрывают дороги, выводят людей и оцепляют опасные во время обстрела зоны, закрывают горнолыжные трассы.
— Мы не силовое ведомство! — говорит Олег Остапцов, руководитель группы воздействия. — Хотя вплотную взаимодействуем и с ПСС, и с канатной дорогой, и с милицией, которая присылает оцепление. Отношения хорошие. Никто ни на кого не тянет! — слова значимые, поскольку в критической ситуации все — и лавинщики, и спасатели МЧС, и мастера трасс оказываются в одной упряжке.
— В прошлом году, когда искали семерых сноубордистов, я консультировал спасателей — так самого упаковало на южном склоне. Мы по лесу цепью шли, растянулись. Вдруг вижу — пошла. За ветку схватился, голову задрал, а потом чувствую: давит, пора руки отпускать. Так и приехал вниз. Хорошо, она дальше пошла, а я сидеть остался на полке, только ноги присыпало. Это в районе старого нижнего бугеля было. Ребятам в рацию: «Скорее всех из леса!». Колотило потом дня три...
Вообще в горах редко говорят «лавина». Все больше «она», а чаще безлично — «пошла».
— Вы точно знали, что живыми их не найдете, а все равно рискуете сами?
— Не оставлять же их. Не по-христиански как-то. И часто бывает, что назад идти еще опаснее, чем вперед. Вообще-то я так считаю: если мы попадаем в лавину — это брак в нашей работе.
Олег более полутора лет отработал в Антарктиде. Он и там «попал», когда в 1985 году «Михаил Сомов» был зажат во льдах, и участников той 30-й экспедиции снимали с борта на вертолетах. А потом можно было или уехать, законсервировав станцию, или остаться с половинным запасом топлива. Они остались... После Антарктиды Олег десять лет руководил снегомерной партией на Домбае, работал и в других местах на Кавказе. Потом осел в Терсколе.
— Отсюда не уедете?
— Нет. Люблю здесь работать. Вне гор я себя и не вижу.
— Бытовые условия-то — жуть?..
— Зато здесь я в ладах сам с собой. В горах текучка недопустима, будь ты лавинщик, спасатель или гид. Даже оцепление — это уже давно одни и те же люди. Они знают, где встать и как проследить, чтобы по тропам не просочились «искатели приключений». Хотя оцепить в буквальном смысле такие пространства, да еще утопающие в снегу, практически невозможно. Особенно когда в распоряжении службы не рота солдат, а два милиционера. Оцепление стоит на границе опасной и безопасной зон, за их спинами — смерть.
Как-то приехали новенькие, мы стрельнули, пошла «воздушка», так он первый заорал: «Лавина-а-а!» — и бежать…
***
— Пока мы отстрел не закончим, никто вам канатку не включит! — твердо заявил Игорь, выгружая из машины очередной снаряд.
У первой позиции работа кипит, ведь орудие нужно сначала откопать от снега. В ста метрах от пушки выстраивается кордон из автомобилей — дорогу перекрыли. Смотрим, как лавинщики таскают «боеголовки», каждая — по 35 кг. Настоящий военный снаряд со всей боевой начинкой!
— А ничего, что снаряд боевой, а там природа?
— Исследования показали, что если снежный покров хотя бы сантиметров шестьдесят, то даже трава не повреждается. Мы стреляем с колпачком на нулевой установке — он взрывается при малейшем соприкосновении с поверхностью.
После этих слов смотрю на проносимые мимо носа «колпачки на нулевой установке» с недоверием. Ребята любовно выкладывают снаряды в рядочек — дюжина есть.
— За каждое наше действие мы несем уголовную ответственность, за каждый снаряд, за каждый выстрел мы отчитываемся перед государством! — сказано резко и весомо, к вопросу об отступлениях от правил и дополнительных работах. Зарекаюсь больше об этом спрашивать. Но лавинщики смягчаются.
— Трасса «Доллар» не угрожает никаким объектам. Но в особых случаях наша служба идет навстречу и МЧС, и «Эльбрус-туристу», и другим структурам, которым нужна наша помощь сверх основной работы. Ведь ограждения трасс не действуют ни на кого, и люди все равно лезут, куда не надо. А кому нужны жертвы...
Противолавинная и противоградовая службы — единственная несиловая структура, которая использует крупные калибры. Начальная скорость снаряда — 880 метров в секунду. Поэтому даже при стрельбе на 5 километров на точность не влияют никакие метеопараметры.
— К нам в 1987-м году артиллеристы армейские приезжали — снежный год был, вот их и прислали учить нас стрелять. «У-у! — говорят. — При таких допусках мы не работаем...». А мы вот работаем, иначе толку не будет, поэтому и стреляем не со шнура, а с лафета... В общем, подписали они нам всё, и след простыл...
Смотреть на людей, которые профессионально делают свое дело, можно
бесконечно. Они на месте, и потому им хорошо. И рядом с ними тоже: вот здесь и сейчас свершается нечто настоящее...
Бах! — удар действительно нешуточный, хорошо, что успела крепко зажать уши и открыть рот. Свист, хлопок, и все прислушиваются: свалилась или нет? У лавинщика слух особый, по едва уловимому звуку он может определить объем сброшенной снежной массы.
— А если одна лавина спровоцирует другую?
— Как раз этого мы и не должны допустить — чтобы лавины каскадами шли.
В перерывах ребята рассказывают истории.
— Однажды стреляем, вдруг по дороге человек бежит. Руками машет, кричит: «Стойте-е-! Не стреляйте-е-е!». Заволновались — что такое? А он: «Дайте стрельнуть!». Тьфу ты, думаем, и пошутили: «Сто баксов!». А он, глазом не моргнув, за деньгами полез. Еще клиентов хотел привести...
Опять пошел снег, на гору село облако. Стрелять приходится в «молоко», так что лавин не видно. Да они и небольшие.
— Наша задача — разодрать лавину на части и сделать из одной большой много маленьких. Это действительно большое искусство. Искусство воздействующего...
Лавинщики склоняются над очередным планшетом. Север Чегета получил свои десять снарядов. Орудие разворачивают и направляют в сторону Когутая и Донгуз-Оруна. Дорога на Азау открыта.
Удачи, ребята! И, по Визбору: «Да обойдут тебя лавины!».
Редакция благодарит Игоря Комарова и Олега Остапцова за консультацию и помощь в подготовке материала.
ЛИЧНЫЙ СОСТАВ, 2007 год
Махмуд Будаев — командир отряда. На противолавинных работах с 1986 года, командир с осени 1990-го года и, как и на корабле, отвечает за всё. Любая информация и решения — только за его подписью. Потому все восемь месяцев лавиноопасного сезона работает без выходных и отгулов. Помимо оперативных работ, курирует снеголавинную станцию и метеостанцию, а также и все хозяйственные дела.
По специальности Махмуд — физик-теоретик, на свою нынешнюю работу, как и все лавинщики, «попал». И стал на этом месте незаменим. Из года в год Махмуду
приходится быть волноломом и волнорезом всех видов волн, накатывающих на отряд, принимая на себя весь груз ответственности. Лавинщики говорят, что на его место не пошли бы ни за какие деньги! Махмуд — объединяющее звено отряда: многие продолжают работать, не желая бросать своего командира.
Ведущие инженеры:
Олег Остапцов — 1-й воздействующий (руководитель стрельб, несет всю
ответственность за результат). Как говорят коллеги, копал снег от Северного до
Южного полюсов: зимовал на затертом льдами «Михаиле Сомове» в Арктике, боролся с лавинами на Домбае.
Игорь Комаров — 2-й воздействующий, на нем снежная разведка, специальный прогноз лавинной опасности.
Сергей Кузнецов ведает всей пушечной матчастью, ведущий механик в службе. Без него уже лет восемь стрелять было бы не из чего.
Инженеры-механики:
Исмаил Курданов, Омар Башиев — пушечных дел мастера. Омар в прямом смысле вырос в лавинной службе: с 17-ти лет, от бойца противоградового подразделения.
Хасанбий Гедгафов — потомственный лавинный водитель, его отец был водителем на базе Высокогорного геофизического института в Терсколе. Справится с любой горной техникой. Всегда участвует в стрельбах.
Восьмым к отряду прикомандировывается техник (на сезон).
Журнал: «SKI Стайл», № 5, 2007 год
Текст: Наталия Русакова
Фото: Александр Железняк
Они не играют с огнем. Они следят за смертью. Они стараются подстрелить ее чуть раньше, чем она обрушится на наши головы.
«Когда-нибудь я выйду на крыльцо своего дома, чтобы просто полюбоваться снегопадом. Такая мечта. Ведь для меня это не чудо природы, а опасное атмосферное явление. Сигнал тревоги. И даже когда где-нибудь на равнине я в телевизоре вижу снег, меня начинает бить мелкая дрожь...» — эти слова принадлежат Игорю Комарову, лавинщику с 20-летним стажем, а официально — ведущему инженеру и руководителю группы снеголавинного слежения Эльбрусского военизированного противолавинного отряда. Всего в отряде восемь человек, в их руках — снежная безопасность Приэльбрусья.
Борьба со стихией — работа, прямо скажем, не пляжная. Особенно когда за твоей спиной люди, много людей — доверчивых, наивных, бестолковых и упрямых, а еще таких, которые очень любят риск, потому они здесь и собрались. А ты им, как доктор
или пожарник: вовремя не погасишь — убьет. И так всю зиму. Даже в спокойный на первый взгляд сезон, когда на Кавказе выпадает не очень много снега, к началу мая восемь лавинщиков чувствуют себя выжатыми до предела. Как врачи и саперы, они
не должны ошибаться. Им постоянно приходится иметь дело с двумя коварными субстанциями — стихией и оружием.
Под контролем Эльбрусского противолавинного отряда — 22 километра Баксанского ущелья и 8 километров ущелья Адыл-Су. Это 2700 гектаров заснеженных склонов на высоте от 3700 до 2000 метров, где притаились 92 лавинных очага. Из них подлежат обработке лишь 54, а остальные можно только «пасти», то есть наблюдать. Известно, что единственный способ бороться с лавинами — вовремя их сбрасывать. Здесь это делается при помощи тяжелой артиллерии. В распоряжении отряда — 9 зенитных орудий на 8-ми позициях, самая ходовая находится в поселке Терскол.
— Мы — государева служба! — Игорь Комаров по-хозяйски обводит взглядом чегетские склоны. Наш разговор начинается на Третьем Чегете. И сверху очень хорошо видны эти самые государевы владения — поселок Терскол, гостиницы, знакомые с 1980-х годов, газопровод, дорога.
Существует утвержденный еще Совмином СССР четкий перечень материальных объектов, которые отряд защищает от лавин. И в первую очередь внимание уделяется тем лавинным очагам, которые могут быть опасны именно для этих объектов. Определены даже предельные объемы снега, которые можно сбрасывать.
— Местные снега какие-то особенные?
— Континентальные снега более коварны. Здесь, в Приэльбрусье, больше ветров и меньше осадков, снег жестче, а под ним может быть слабый слой, который плохо держится. Поведение такого снега труднее предсказать. Почему в Красной Поляне допустима езда по склонам, которые у нас точно были бы лавиноопасны? Разная специфика выпадения снега.
— А как вы определяете эту опасность — на глаз, на слух, на зуб?
— Чтобы что-то определять, нужно заниматься одним делом много лет, причем на одном месте…
Игорь рассказывает о методике, отработанной за много лет работы в этой местности. Они копают шурфы на репрезентативных площадках и определяют, сколько и какого именно снега нужно здесь добавить, чтобы этот склон «пошел». Получается, что лавинщик — это и метеоролог, и альпинист, и артиллерист, и фрирайдер в одном лице. И еще философ.
— Лавинщиков-практиков не готовят нигде. Вот в науку люди приходят, а в практики — по-па-да-ют. Это судьба.
Под монотонный скрип подъемника Игорь рассказывает, как он попал на эту работу.
— По специальности я геолог, окончил Северокавказский горно-металлургический, диплом защищал как горный инженер-маркшейдер. Работал в гляциологической экспедиции на Колке. Плюс военная специальность — командир топогеодезического взвода, так что расчет траектории мне по теме. Как-то все сошлось. Инструктор альпинизма и горных лыж, в Приэльбрусье с 1979 года, а в отряде — с 1985-го...
— Как на Чегете готовятся паспортизованные трассы, если по ним никогда не ходит ратрак?
— Самое лучшее средство быстрее открыть склоны для катания — это их обкатать. Причем с самого начала сезона. Нетронутый снег — как слоеный пирог, внутри слабый слой. Катающиеся эту структуру ломают, перемешивая слои. Поэтому за месяц до приезда первых отдыхающих над склонами уже работают — включается канатка и все, кто может, берут «каменный» вариант лыж и выходят на гору. И так после каждого снегопада — нужно скорее разнести склоны в пух и прах. Здесь проблем с этим нет — посмотри, кто сюда приезжает: джазмены от лыж! Эти волчары в полчаса весь Чегет окучат.
— А наш средний райдер от западного чем-то отличается?
— Да. Там люди в массе своей просто активно отдыхают на лыжах. У нас же в этом занятии видят искусство, творчество. И для нашего человека любая гора — что здесь, что за границей — это всегда вызов. Там тоже есть такие люди. Но поскольку за границей катающихся во много раз больше, то и настоящих райдеров тоже.
Неизбежно возникает вопрос о зонах внетрассового катания. Ответ жесткий.
— К мероприятиям, связанным с внетрассовым катанием, наша служба отношения не имеет! Лавины, которые сходят там, где любят спускаться любители целины, государственным и хозяйственным объектам не угрожают.
Это означает, что защита внетрассовых склонов — совсем другая работа, которая требует иных вложений. Потому гарантии безопасности в Приэльбрусье дает только серьезное отношение к рекомендациям и запретам спасателей МЧС и мастеров трасс.
Отступления от общепринятых правил для каждого — вопрос личных договоренностей под личную же ответственность. Для тех, кто знает Чегет, добавим, что некоторые северные склоны — лакомый кусочек целинников — категорически запрещено обстреливать из пушек, потому что они расположены слишком близко к
канатно-кресельной дороге. Разлет осколков снаряда — 300 метров, и есть опасность повредить опору или трос, что повлечет за собой катастрофические убытки, и, скорее всего, человеческие жертвы. Сухой остаток: так называемые «Севера» были, есть и будут лавиноопасны...
***
Вот оно, царство снежных часовых — лаборатория Эльбрусского военизированного противолавинного отряда Северокавказской военизированной службы Отдела воздействий Росгидромет. Сакральное пространство. На стенах красуются уникальные фотографии гигантских лавин.
— Ваш любимый Северный цирк. Не менее 200 тысяч кубометров снежку привалило, скорость воздушной волны более 200 километров в час!
Чудо-приборы, таблицы, графики, артиллеристские планшеты… Здесь в половине седьмого утра начинается рядовой рабочий день лавинщика — с готовности к передаче сведений о метеообстановке. Метеосводками снабжают отряд две станции — верхняя и нижняя. Благодаря перепаду высот специалисты получают информацию сразу с двух уровней без использования зондов. Верхняя снеголавинная станция расположена на высоте более трех километров на Третьем Чегете, там же ведется полный комплекс метеонаблюдений. Из этих сведений формируется три прогноза: один отправляется в Нальчик, а потом в Москву, второй — для поисково-спасательной службы (ПСС), третий — по договору с канатно-кресельной дорогой, в МЧС.
— Для наших подразделений синоптический прогноз дается по всему Кавказу, район Приэльбрусья детализируется. Сейчас синоптикам трудно, за хребтом — белое пятно. Для точного прогноза нужна определенная плотность сетки метеостанций, а в России их осталась только треть. Там, за хребтом, не осталось ни одной. На равнине синоптикам проще, кое-что можно просчитать. А здесь любое влияние из-за хребта полностью меняет картину.
— А долгосрочные прогнозы?
— Это во всем мире — больное место синоптиков. Срабатывает прогноз максимум на сутки. Конечно, мы собираем данные, но до недавнего времени все вообще делалось вручную. И еще есть нюанс. В Альпах, например, ряд наблюдений накоплен уже более чем за 150 лет — с диагностическими графиками и необходимыми метеопараметрами. У нас же наблюдения ведутся всего лет 30, поэтому такой длинный ряд не отстроишь. Но и на Западе, когда что-то выпадает из отстроенной системы, начинается стихийное бедствие...
— Я помню, в районе Байдаевки завалило дорогу, неделю сидели...
— Та зона почти не подлежит обработке, мы ее не видим. А навесными через гору не стреляем — наш снаряд только вверх лететь 16 километров будет. Приходится дорогу закрывать, пока все само не свалится. Между прочим, в Альпах это очень распространенная практика: закрыли — и неделю люди сидят, канатки стоят, а денежки идут те же. У нас обычно ситуация разрешается быстрее. И в этом году, когда подстанция пострадала, за три дня управились. А ударило в нее, потому что такое количество снега накопилось в долинке, отделяющей подстанцию от очага, что долинку засыпало, вот и проехало прямо к станции, как по маслу.
— 2007 год по снегу какой-то особенный?
— В начале марта выпало около двух метров почти сразу. По общему количеству осадков он приближается к 1987-му, а тот вообще жуткий был. А прошлый сезон, например, побил даже 1987-й, но дороги вообще не закрывались.
— Вас же всего восемь человек!
— Это профессионализм. И понимание. Мы все здесь очень давно — и наш незаменимый командир отряда Махмуд Будаев, и Омар Башиев, и Исмаил Курданов, и механик Сергей Кузнецов — состояние орудий у него лучше, чем в армии. А Наум Григорьевич Штульман возглавляет противолавинную службу с начала 1970-х. Вот представьте, 50 планшетов для стрельб, на каждом — по 20-30 точек. И порой говоришь напарнику: «На таком-то планшете такая-то точка плохая, так ты ее завтра не забудь!» — и тебя поняли.
— А если вы все вдруг уйдете?
— Стараюсь об этом не думать. Люди, которые реально смогут здесь что-то сделать, не пойдут на наши деньги. Да еще с такой зоной ответственности! И просвета пока нет. Да и невозможно новых людей в короткий срок взять и обучить.
Ответственность за жизни людей — не самый легкий груз. И встает вопрос: кто за что отвечает. В разных странах горные службы по-разному поделили зоны ответственности. Например, в США лавинка относится к лесной службе. В Приэльбрусье в обязанности противолавинной службы входит составление метеопрогнозов, предупреждение об опасности и обработка склонов. Отряд оповещает смежные структуры, дает им рекомендации по сложившейся обстановке, а они уже принимают силовые меры — перекрывают дороги, выводят людей и оцепляют опасные во время обстрела зоны, закрывают горнолыжные трассы.
— Мы не силовое ведомство! — говорит Олег Остапцов, руководитель группы воздействия. — Хотя вплотную взаимодействуем и с ПСС, и с канатной дорогой, и с милицией, которая присылает оцепление. Отношения хорошие. Никто ни на кого не тянет! — слова значимые, поскольку в критической ситуации все — и лавинщики, и спасатели МЧС, и мастера трасс оказываются в одной упряжке.
— В прошлом году, когда искали семерых сноубордистов, я консультировал спасателей — так самого упаковало на южном склоне. Мы по лесу цепью шли, растянулись. Вдруг вижу — пошла. За ветку схватился, голову задрал, а потом чувствую: давит, пора руки отпускать. Так и приехал вниз. Хорошо, она дальше пошла, а я сидеть остался на полке, только ноги присыпало. Это в районе старого нижнего бугеля было. Ребятам в рацию: «Скорее всех из леса!». Колотило потом дня три...
Вообще в горах редко говорят «лавина». Все больше «она», а чаще безлично — «пошла».
— Вы точно знали, что живыми их не найдете, а все равно рискуете сами?
— Не оставлять же их. Не по-христиански как-то. И часто бывает, что назад идти еще опаснее, чем вперед. Вообще-то я так считаю: если мы попадаем в лавину — это брак в нашей работе.
Олег более полутора лет отработал в Антарктиде. Он и там «попал», когда в 1985 году «Михаил Сомов» был зажат во льдах, и участников той 30-й экспедиции снимали с борта на вертолетах. А потом можно было или уехать, законсервировав станцию, или остаться с половинным запасом топлива. Они остались... После Антарктиды Олег десять лет руководил снегомерной партией на Домбае, работал и в других местах на Кавказе. Потом осел в Терсколе.
— Отсюда не уедете?
— Нет. Люблю здесь работать. Вне гор я себя и не вижу.
— Бытовые условия-то — жуть?..
— Зато здесь я в ладах сам с собой. В горах текучка недопустима, будь ты лавинщик, спасатель или гид. Даже оцепление — это уже давно одни и те же люди. Они знают, где встать и как проследить, чтобы по тропам не просочились «искатели приключений». Хотя оцепить в буквальном смысле такие пространства, да еще утопающие в снегу, практически невозможно. Особенно когда в распоряжении службы не рота солдат, а два милиционера. Оцепление стоит на границе опасной и безопасной зон, за их спинами — смерть.
Как-то приехали новенькие, мы стрельнули, пошла «воздушка», так он первый заорал: «Лавина-а-а!» — и бежать…
***
— Пока мы отстрел не закончим, никто вам канатку не включит! — твердо заявил Игорь, выгружая из машины очередной снаряд.
У первой позиции работа кипит, ведь орудие нужно сначала откопать от снега. В ста метрах от пушки выстраивается кордон из автомобилей — дорогу перекрыли. Смотрим, как лавинщики таскают «боеголовки», каждая — по 35 кг. Настоящий военный снаряд со всей боевой начинкой!
— А ничего, что снаряд боевой, а там природа?
— Исследования показали, что если снежный покров хотя бы сантиметров шестьдесят, то даже трава не повреждается. Мы стреляем с колпачком на нулевой установке — он взрывается при малейшем соприкосновении с поверхностью.
После этих слов смотрю на проносимые мимо носа «колпачки на нулевой установке» с недоверием. Ребята любовно выкладывают снаряды в рядочек — дюжина есть.
— За каждое наше действие мы несем уголовную ответственность, за каждый снаряд, за каждый выстрел мы отчитываемся перед государством! — сказано резко и весомо, к вопросу об отступлениях от правил и дополнительных работах. Зарекаюсь больше об этом спрашивать. Но лавинщики смягчаются.
— Трасса «Доллар» не угрожает никаким объектам. Но в особых случаях наша служба идет навстречу и МЧС, и «Эльбрус-туристу», и другим структурам, которым нужна наша помощь сверх основной работы. Ведь ограждения трасс не действуют ни на кого, и люди все равно лезут, куда не надо. А кому нужны жертвы...
Противолавинная и противоградовая службы — единственная несиловая структура, которая использует крупные калибры. Начальная скорость снаряда — 880 метров в секунду. Поэтому даже при стрельбе на 5 километров на точность не влияют никакие метеопараметры.
— К нам в 1987-м году артиллеристы армейские приезжали — снежный год был, вот их и прислали учить нас стрелять. «У-у! — говорят. — При таких допусках мы не работаем...». А мы вот работаем, иначе толку не будет, поэтому и стреляем не со шнура, а с лафета... В общем, подписали они нам всё, и след простыл...
Смотреть на людей, которые профессионально делают свое дело, можно
бесконечно. Они на месте, и потому им хорошо. И рядом с ними тоже: вот здесь и сейчас свершается нечто настоящее...
Бах! — удар действительно нешуточный, хорошо, что успела крепко зажать уши и открыть рот. Свист, хлопок, и все прислушиваются: свалилась или нет? У лавинщика слух особый, по едва уловимому звуку он может определить объем сброшенной снежной массы.
— А если одна лавина спровоцирует другую?
— Как раз этого мы и не должны допустить — чтобы лавины каскадами шли.
В перерывах ребята рассказывают истории.
— Однажды стреляем, вдруг по дороге человек бежит. Руками машет, кричит: «Стойте-е-! Не стреляйте-е-е!». Заволновались — что такое? А он: «Дайте стрельнуть!». Тьфу ты, думаем, и пошутили: «Сто баксов!». А он, глазом не моргнув, за деньгами полез. Еще клиентов хотел привести...
Опять пошел снег, на гору село облако. Стрелять приходится в «молоко», так что лавин не видно. Да они и небольшие.
— Наша задача — разодрать лавину на части и сделать из одной большой много маленьких. Это действительно большое искусство. Искусство воздействующего...
Лавинщики склоняются над очередным планшетом. Север Чегета получил свои десять снарядов. Орудие разворачивают и направляют в сторону Когутая и Донгуз-Оруна. Дорога на Азау открыта.
Удачи, ребята! И, по Визбору: «Да обойдут тебя лавины!».
Редакция благодарит Игоря Комарова и Олега Остапцова за консультацию и помощь в подготовке материала.
ЛИЧНЫЙ СОСТАВ, 2007 год
Махмуд Будаев — командир отряда. На противолавинных работах с 1986 года, командир с осени 1990-го года и, как и на корабле, отвечает за всё. Любая информация и решения — только за его подписью. Потому все восемь месяцев лавиноопасного сезона работает без выходных и отгулов. Помимо оперативных работ, курирует снеголавинную станцию и метеостанцию, а также и все хозяйственные дела.
По специальности Махмуд — физик-теоретик, на свою нынешнюю работу, как и все лавинщики, «попал». И стал на этом месте незаменим. Из года в год Махмуду
приходится быть волноломом и волнорезом всех видов волн, накатывающих на отряд, принимая на себя весь груз ответственности. Лавинщики говорят, что на его место не пошли бы ни за какие деньги! Махмуд — объединяющее звено отряда: многие продолжают работать, не желая бросать своего командира.
Ведущие инженеры:
Олег Остапцов — 1-й воздействующий (руководитель стрельб, несет всю
ответственность за результат). Как говорят коллеги, копал снег от Северного до
Южного полюсов: зимовал на затертом льдами «Михаиле Сомове» в Арктике, боролся с лавинами на Домбае.
Игорь Комаров — 2-й воздействующий, на нем снежная разведка, специальный прогноз лавинной опасности.
Сергей Кузнецов ведает всей пушечной матчастью, ведущий механик в службе. Без него уже лет восемь стрелять было бы не из чего.
Инженеры-механики:
Исмаил Курданов, Омар Башиев — пушечных дел мастера. Омар в прямом смысле вырос в лавинной службе: с 17-ти лет, от бойца противоградового подразделения.
Хасанбий Гедгафов — потомственный лавинный водитель, его отец был водителем на базе Высокогорного геофизического института в Терсколе. Справится с любой горной техникой. Всегда участвует в стрельбах.
Восьмым к отряду прикомандировывается техник (на сезон).
Автор: Наталия Русакова
Фото: Александр Железняк
Издание: «SKI Стайл»
Курорт: Приэльбрусье
Люди: Игорь Комаров
Годы: 2007