Классик. Таллий Диевич Монастырёв
Таллий Монастырев: 7 раз становился чемпионом СССР, участвовал в Олимпийских играх 1964 года в Инсбруке, был тренером и руководителем… Но прежде всего, замечательным человеком и настоящим гусаром!
Журнал: «Русская зима» № 3, 2011 год
…Как-то раз он рассказывал, что помнит все свои успешные спуски, помнит до последней мелочи, до последнего мелкого бугорка, и запросто может их в деталях — даже спустя тридцать лет — нарисовать. Прикрыл глаза — и всё вспомнил…
А вспомнить было что... Заснеженную Потылиху вблизи Воробьёвки и себя, местного мальчишку с московской окраины, в том зимнем пейзаже: крутые леденистые склоны здешних горок. Мальчик карабкается вверх, чтобы оттуда глянуть вниз и обмереть. Страшно ведь! Но всё равно ринуться вниз. Жить на Воробьёвке и не кататься на лыжах? Это нонсенс.
Он и катался. Да так лихо, что обратил на себя внимание тренеров… Глаз у наставников, работавших на Воробьёвке, был острый, они сразу определили в пареньке из Потылихи корень его натуры: талант. С тех пор судьба его была определена на десятилетия вперёд. Много было с тех пор и склонов, и соревнований, и лыж, но первые лыжи помнятся талантливому пареньку особенно хорошо: «В «Динамо» за инвентарь отвечал Эдгар Нагорный, отец знаменитого тренера Вольдемара Нагорного. Мужик он был строгий. Чтобы после тренировки мальчишки домой лыжи не таскали, ботинки к ним прикручивал шурупами…»
Опасно при падениях — да! Но ведь в послевоенные годы и профессиональные крепления были немногим безопасней, и переломов при падениях на соревнованиях хватало. Впоследствии талантливому парню не раз приходилось ложиться на больничную койку с переломами и другими травмами, но тут уж надо было выбирать: либо грудь в крестах, либо голова в кустах, третьего не дано.
Ему-то, росшему на Воробьёвке, это стало ясно ещё в самом юном возрасте, потому-то, наверное, его звезда взошла по тогдашним меркам поразительно рано: к восемнадцати годам Талант оказался в сборной Союза, по словам своего старшего товарища и друга Виктора Ивановича Тальянова «буквально ворвался в ряды сборников». И прописался в команде надолго. Но в чём была причина столь решительного прорыва?
Парень с Воробьёвки
По словам того же Виктора Ивановича, который, как известно, раздавать комплименты направо и налево не склонен, он был «талантище, напор, сильный характер, боец, каких мало». Словом, он тот уникальный случай, когда человек самой природой был создан для горных лыж. А с природой не поспоришь, и потому он очень быстро рос в той среде, в которой чувствовал себя как рыба в воде. Да, дал ему Бог «талантище», но на одном даровании в горных лыжах далеко не уедешь. И потому готов был талантливый юноша проходить через всё, что лыжам неизбежно сопутствовало: пот, кровавые мозоли, боль. Терпел, как и все. Как и все в те далекие годы, вымачивал новые ботинки в горячей воде, надевал сырыми и пару дней не снимал даже на ночь, чтобы ботинок осел по ноге. А весной, по окончании сезона, ног просто не чувствовал: иголку в стопу втыкал и ничего не ощущал.
Но было в его натуре ещё нечто такое, что принято называть породой. От постороннего случайного взгляда эта грань его характера, возможно, была и скрыта, но свои люди, лыжники, её инстинктивно чуяли... Вот маленький эпизод, о котором вспоминает один из воспитанников команды ЦСКА, которому приходилось с ним тренироваться на Воробьёвке: «Мороз был под двадцать, лица нам немилосердно жёг порывистый ветер. Мы поворачивались к нему спинами — ничего не помогало. И тут он нарушил молчание. Онемевшими губами он произнёс запомнившиеся мне слова: «Вот мы с тобой, Саня, жмёмся, шапочки до отказа натянули, а ведь были на свете лихие офицеры... В кино, что ли, видел... Морозище как сейчас, пар валит изо рта, а полковник — ещё царской армии — перед строем солдат вытянулся, команду отдаёт. В заломленной на бок папахе, уши голые на жгучем ветру, а ему хоть бы что — сам чёрт не брат! Дубленая кожа, военная косточка... Завидую таким!».
Вот-вот: он сам был из этой породы гренадёр и гусаров. Пусть и не внушительные габариты тех красавцев в себя впитал, ростом был пониже, но их характер и дух — уж точно. Наверное в деда, офицера царской армии. Да, прикрыл глаза — вспомнил. Те первые 40 пар восхитительных лыж Rossignol из гикори, что впервые в 1954 году были завезены в Советский Союз, и ему, подающему большие надежды 14-летнему спортсмену досталась одна такая пара... Народ в транспорте рты разевал, глядя на это произведение искусства, прозванное среди своих лыжников «роялем» за чёрный цвет и сверкание лакировки. Отчего «рояли» такой эффект на людей производили, современный лыжник, избалованный обилием предложений на рынке оборудования, себе и близко представить не может, а тогда, в не самое сытное-то время, это было настоящее богатство. О хорошем инвентаре можно было только мечтать…
Да и позже, когда сборники катались на Knеissl и Kastle — тоже. И потому есть что вспомнить. Как, дождавшись выезда на зарубежные соревнования, при первой же возможности бежали к Францу Кнайсслу (тот к русским лыжникам благоволил) и просили обменять свои полученные по официальным поставкам хорошие, но в целом любительские модели на те, что выходили из спортцеха. А что делать? Заказывали за рубежом оборудование люди, мало что в тонкостях горных лыж понимавшие.
Талант — талантом, но без пота, крови и слёз ничего в этой жизни не добиться: вспомнить хотя бы изматывающие тренировки на Эльбрусе, например, где ходить наверх до места старта приходилось своими ногами. И это ведь на высоте, в районе «Приюта одиннадцати». И тот же легендарный в своё время Бакуриани вспомнить, где как-то во время летних сборов вся сборная своими руками трассу строила, то есть натурально переквалифицировалась в бригаду дровосеков и пилами расчищала просеку в 60 метров. Потом в 1962 году на этой трассе прошли старты Спартакиады народов СССР.
И судьбоносный 1957 год вспомнить, чемпионат на Чимбулаке, по результатам которого отбирались кандидаты для стартов на первом для советских горнолыжников чемпионате мира 1958 года в Бад Гаштайне. 13 человек на той знаменитой трассе получили переломы, в том числе и лидер сборной Виктор Тальянов. Талантливого молодого человека тогда чаша сия, по счастью, миновала, но много чего его ещё ожидало впереди: и перелом при падении на трассе скоростного спуска в Заальбахе, и кошмарное падение на скорости 120 км/ч на «Штрайфе» в Китцбюэле в 1967 году — полёт метров 20, потом падение, да не в улавливающие сети, их тогда в помине не было, а прямым ходом в забор, огораживающий трассу... Как он потом вспоминал финал этого инцидента: «Ещё метров 200 штакетника вдоль трассы снёс». Или трассу в Шладминге вспомнить: её в трёх местах пересекала дорога, которую приходилось перепрыгивать, улетая со специально подготовленных трамплинов...
Сегодня всё это кажется нереальным, но ведь так было, и лыжники тех времён в этой реальности жили, и ничего так жили, и катались, как боги... Всё это будет, но будет потом, а пока на дворе 1958 год, и он, 18-летний уроженец Воробьёвки, благополучно едет в Бад Гаштайн на свой первый чемпионат мира. Вокруг тебя, вчерашнего школьника, народ взрослый, житейским опытом умудрённый: Александр Филатов, Анатолий Назаров, Виктор Тальянов, Геннадий Чертищев, Евгения Сидорова, — а тебе всего 18 лет, глаза широко распахнуты на этот неведомый, за железным занавесом скрытый мир, который так хочет узнать получше: «Убегал из гостиницы побродить по Бад Гаштайну, на людей посмотреть, ну и за девушками поухаживать...
С девушками — отдельная история. Подружились мы с американцами, и была у них в команде одна девушка... Короче говоря, возникла между нами обоюдная симпатия. И после закрытия чемпионата она приглашает меня к себе в номер гостиницы «Европа», где жила американская команда. Что делать? Это теперь всё так просто, а тогда... Я — к ребятам, как быть? Толя Назаров и Юра Леонгард говорят, что прикроют. Пошёл... Ну, сами знаете, как это бывает. Объятия, поцелуи...
А дело было на первом этаже, окна мы шторами не сподобились задёрнуть. Глянул я в сторону окна в какой-то момент и просто потерял дыхание. На улице стоит руководитель нашей делегации Семён Богачёв и его заместитель из КГБ. Колотят кулаком в стекло и что-то кричат. Ну, думаю, всё, грядёт большой разбор полётов. Обнял напоследок свою подружку и пошёл сдаваться на растерзание. Получил по полной программе: из сборной выгнать, выезд за рубеж закрыть. Махнул рукой: чёрт с ним, гулять — так гулять. Мне ж всего 18 лет было». Обошлось тогда, простили молодому таланту его вольности, из команды не выгнали. Рассказывал он потом про этот эпизод с юмором — дело молодое, чего не бывает в таком возрасте! Однако и в том давнем приключении, наверное, натура его проявилась… Холодная война на дворе, железный занавес, за него лишь избранным положено заглядывать, шаг вправо, шаг влево – жди больших неприятностей… Но как он сам говорил: гулять — так гулять!
Уж если рисковать, то по полной программе, пусть и не на самой трассе, а рядом с ней, но всё равно: либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Как говорили те гусары из прошлых времён, которым он когда-то, поднимаясь по Воробьёвке на лютом ледяном ветру, завидовал.
И много чего было потом. Семь раз становился чемпионом СССР, участвовал во множестве международных соревнований, в Олимпийских играх 1964 года в Инсбруке, получил звание мастера спорта международного класса. После того как в 1970 году пришла пора уходить из спорта, он с горными лыжами не расстался, много лет работал старшим тренером горнолыжников общества «Буревестник», трудился в аппарате Спорткомитета, в 1980-е годы возглавлял как старший тренер сборную Грузии по горным лыжам, много ездил по стране, тренировал молодёжь, катался сам...
А уж как он катался — это отдельная история. Когда лет семь-восемь назад одна наша туристическая компания собрала в Цель ам Зее многих ветеранов горнолыжного спорта, он, разумеется, был в их числе, и надо было видеть, как он ходит трассу гиганта... Вот пошёл Вадим Евгеньевич Гиппенрейтер. За ним — Владимир Сергеевич Преображенский. Потом — Гай Ильич Северин. Затем — Виктор Иванович Тальянов... Наконец, очередь и до него дошла. Пошел. Однажды такое увидишь — уже не забудешь. И вроде человеку лет немало, но до чего ж он лёгок и изящен на трассе, как мягко и пластично работает всё его натренированное тело, и до чего в его манере катания, агрессивной и решительной, силён момент эстетики...
Да, то был урок настоящей классики. Не в узком смысле этого слова — как популярная некогда техника. И уроки эти он, исподволь, ненавязчиво, без менторского пафоса, преподавал всем, кто оказывался рядом с ним на склоне. Даже не в горных лыжах, а вообще в жизни.
Таллий Диевич Монастырёв. Истинный классик. Не только в горных лыжах — во всём, к чему прикасался. И потому в это невозможно поверить. Тем более — принять... И впитать глазами сухие строки официальной информации: Таллий Диевич Монастырёв поехал на Универсиаду в Турции в составе российской делегации. И там его не стало...
Но классика вечна. Она не подвержена веяниям моды. Она была, есть и будет. Как был, есть и будет среди нас Таллий Диевич.
Журнал: «Русская зима» № 3, 2011 год
…Как-то раз он рассказывал, что помнит все свои успешные спуски, помнит до последней мелочи, до последнего мелкого бугорка, и запросто может их в деталях — даже спустя тридцать лет — нарисовать. Прикрыл глаза — и всё вспомнил…
А вспомнить было что... Заснеженную Потылиху вблизи Воробьёвки и себя, местного мальчишку с московской окраины, в том зимнем пейзаже: крутые леденистые склоны здешних горок. Мальчик карабкается вверх, чтобы оттуда глянуть вниз и обмереть. Страшно ведь! Но всё равно ринуться вниз. Жить на Воробьёвке и не кататься на лыжах? Это нонсенс.
Он и катался. Да так лихо, что обратил на себя внимание тренеров… Глаз у наставников, работавших на Воробьёвке, был острый, они сразу определили в пареньке из Потылихи корень его натуры: талант. С тех пор судьба его была определена на десятилетия вперёд. Много было с тех пор и склонов, и соревнований, и лыж, но первые лыжи помнятся талантливому пареньку особенно хорошо: «В «Динамо» за инвентарь отвечал Эдгар Нагорный, отец знаменитого тренера Вольдемара Нагорного. Мужик он был строгий. Чтобы после тренировки мальчишки домой лыжи не таскали, ботинки к ним прикручивал шурупами…»
Опасно при падениях — да! Но ведь в послевоенные годы и профессиональные крепления были немногим безопасней, и переломов при падениях на соревнованиях хватало. Впоследствии талантливому парню не раз приходилось ложиться на больничную койку с переломами и другими травмами, но тут уж надо было выбирать: либо грудь в крестах, либо голова в кустах, третьего не дано.
Ему-то, росшему на Воробьёвке, это стало ясно ещё в самом юном возрасте, потому-то, наверное, его звезда взошла по тогдашним меркам поразительно рано: к восемнадцати годам Талант оказался в сборной Союза, по словам своего старшего товарища и друга Виктора Ивановича Тальянова «буквально ворвался в ряды сборников». И прописался в команде надолго. Но в чём была причина столь решительного прорыва?
Парень с Воробьёвки
По словам того же Виктора Ивановича, который, как известно, раздавать комплименты направо и налево не склонен, он был «талантище, напор, сильный характер, боец, каких мало». Словом, он тот уникальный случай, когда человек самой природой был создан для горных лыж. А с природой не поспоришь, и потому он очень быстро рос в той среде, в которой чувствовал себя как рыба в воде. Да, дал ему Бог «талантище», но на одном даровании в горных лыжах далеко не уедешь. И потому готов был талантливый юноша проходить через всё, что лыжам неизбежно сопутствовало: пот, кровавые мозоли, боль. Терпел, как и все. Как и все в те далекие годы, вымачивал новые ботинки в горячей воде, надевал сырыми и пару дней не снимал даже на ночь, чтобы ботинок осел по ноге. А весной, по окончании сезона, ног просто не чувствовал: иголку в стопу втыкал и ничего не ощущал.
Но было в его натуре ещё нечто такое, что принято называть породой. От постороннего случайного взгляда эта грань его характера, возможно, была и скрыта, но свои люди, лыжники, её инстинктивно чуяли... Вот маленький эпизод, о котором вспоминает один из воспитанников команды ЦСКА, которому приходилось с ним тренироваться на Воробьёвке: «Мороз был под двадцать, лица нам немилосердно жёг порывистый ветер. Мы поворачивались к нему спинами — ничего не помогало. И тут он нарушил молчание. Онемевшими губами он произнёс запомнившиеся мне слова: «Вот мы с тобой, Саня, жмёмся, шапочки до отказа натянули, а ведь были на свете лихие офицеры... В кино, что ли, видел... Морозище как сейчас, пар валит изо рта, а полковник — ещё царской армии — перед строем солдат вытянулся, команду отдаёт. В заломленной на бок папахе, уши голые на жгучем ветру, а ему хоть бы что — сам чёрт не брат! Дубленая кожа, военная косточка... Завидую таким!».
Вот-вот: он сам был из этой породы гренадёр и гусаров. Пусть и не внушительные габариты тех красавцев в себя впитал, ростом был пониже, но их характер и дух — уж точно. Наверное в деда, офицера царской армии. Да, прикрыл глаза — вспомнил. Те первые 40 пар восхитительных лыж Rossignol из гикори, что впервые в 1954 году были завезены в Советский Союз, и ему, подающему большие надежды 14-летнему спортсмену досталась одна такая пара... Народ в транспорте рты разевал, глядя на это произведение искусства, прозванное среди своих лыжников «роялем» за чёрный цвет и сверкание лакировки. Отчего «рояли» такой эффект на людей производили, современный лыжник, избалованный обилием предложений на рынке оборудования, себе и близко представить не может, а тогда, в не самое сытное-то время, это было настоящее богатство. О хорошем инвентаре можно было только мечтать…
Да и позже, когда сборники катались на Knеissl и Kastle — тоже. И потому есть что вспомнить. Как, дождавшись выезда на зарубежные соревнования, при первой же возможности бежали к Францу Кнайсслу (тот к русским лыжникам благоволил) и просили обменять свои полученные по официальным поставкам хорошие, но в целом любительские модели на те, что выходили из спортцеха. А что делать? Заказывали за рубежом оборудование люди, мало что в тонкостях горных лыж понимавшие.
Талант — талантом, но без пота, крови и слёз ничего в этой жизни не добиться: вспомнить хотя бы изматывающие тренировки на Эльбрусе, например, где ходить наверх до места старта приходилось своими ногами. И это ведь на высоте, в районе «Приюта одиннадцати». И тот же легендарный в своё время Бакуриани вспомнить, где как-то во время летних сборов вся сборная своими руками трассу строила, то есть натурально переквалифицировалась в бригаду дровосеков и пилами расчищала просеку в 60 метров. Потом в 1962 году на этой трассе прошли старты Спартакиады народов СССР.
И судьбоносный 1957 год вспомнить, чемпионат на Чимбулаке, по результатам которого отбирались кандидаты для стартов на первом для советских горнолыжников чемпионате мира 1958 года в Бад Гаштайне. 13 человек на той знаменитой трассе получили переломы, в том числе и лидер сборной Виктор Тальянов. Талантливого молодого человека тогда чаша сия, по счастью, миновала, но много чего его ещё ожидало впереди: и перелом при падении на трассе скоростного спуска в Заальбахе, и кошмарное падение на скорости 120 км/ч на «Штрайфе» в Китцбюэле в 1967 году — полёт метров 20, потом падение, да не в улавливающие сети, их тогда в помине не было, а прямым ходом в забор, огораживающий трассу... Как он потом вспоминал финал этого инцидента: «Ещё метров 200 штакетника вдоль трассы снёс». Или трассу в Шладминге вспомнить: её в трёх местах пересекала дорога, которую приходилось перепрыгивать, улетая со специально подготовленных трамплинов...
Сегодня всё это кажется нереальным, но ведь так было, и лыжники тех времён в этой реальности жили, и ничего так жили, и катались, как боги... Всё это будет, но будет потом, а пока на дворе 1958 год, и он, 18-летний уроженец Воробьёвки, благополучно едет в Бад Гаштайн на свой первый чемпионат мира. Вокруг тебя, вчерашнего школьника, народ взрослый, житейским опытом умудрённый: Александр Филатов, Анатолий Назаров, Виктор Тальянов, Геннадий Чертищев, Евгения Сидорова, — а тебе всего 18 лет, глаза широко распахнуты на этот неведомый, за железным занавесом скрытый мир, который так хочет узнать получше: «Убегал из гостиницы побродить по Бад Гаштайну, на людей посмотреть, ну и за девушками поухаживать...
С девушками — отдельная история. Подружились мы с американцами, и была у них в команде одна девушка... Короче говоря, возникла между нами обоюдная симпатия. И после закрытия чемпионата она приглашает меня к себе в номер гостиницы «Европа», где жила американская команда. Что делать? Это теперь всё так просто, а тогда... Я — к ребятам, как быть? Толя Назаров и Юра Леонгард говорят, что прикроют. Пошёл... Ну, сами знаете, как это бывает. Объятия, поцелуи...
А дело было на первом этаже, окна мы шторами не сподобились задёрнуть. Глянул я в сторону окна в какой-то момент и просто потерял дыхание. На улице стоит руководитель нашей делегации Семён Богачёв и его заместитель из КГБ. Колотят кулаком в стекло и что-то кричат. Ну, думаю, всё, грядёт большой разбор полётов. Обнял напоследок свою подружку и пошёл сдаваться на растерзание. Получил по полной программе: из сборной выгнать, выезд за рубеж закрыть. Махнул рукой: чёрт с ним, гулять — так гулять. Мне ж всего 18 лет было». Обошлось тогда, простили молодому таланту его вольности, из команды не выгнали. Рассказывал он потом про этот эпизод с юмором — дело молодое, чего не бывает в таком возрасте! Однако и в том давнем приключении, наверное, натура его проявилась… Холодная война на дворе, железный занавес, за него лишь избранным положено заглядывать, шаг вправо, шаг влево – жди больших неприятностей… Но как он сам говорил: гулять — так гулять!
Уж если рисковать, то по полной программе, пусть и не на самой трассе, а рядом с ней, но всё равно: либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Как говорили те гусары из прошлых времён, которым он когда-то, поднимаясь по Воробьёвке на лютом ледяном ветру, завидовал.
И много чего было потом. Семь раз становился чемпионом СССР, участвовал во множестве международных соревнований, в Олимпийских играх 1964 года в Инсбруке, получил звание мастера спорта международного класса. После того как в 1970 году пришла пора уходить из спорта, он с горными лыжами не расстался, много лет работал старшим тренером горнолыжников общества «Буревестник», трудился в аппарате Спорткомитета, в 1980-е годы возглавлял как старший тренер сборную Грузии по горным лыжам, много ездил по стране, тренировал молодёжь, катался сам...
А уж как он катался — это отдельная история. Когда лет семь-восемь назад одна наша туристическая компания собрала в Цель ам Зее многих ветеранов горнолыжного спорта, он, разумеется, был в их числе, и надо было видеть, как он ходит трассу гиганта... Вот пошёл Вадим Евгеньевич Гиппенрейтер. За ним — Владимир Сергеевич Преображенский. Потом — Гай Ильич Северин. Затем — Виктор Иванович Тальянов... Наконец, очередь и до него дошла. Пошел. Однажды такое увидишь — уже не забудешь. И вроде человеку лет немало, но до чего ж он лёгок и изящен на трассе, как мягко и пластично работает всё его натренированное тело, и до чего в его манере катания, агрессивной и решительной, силён момент эстетики...
Да, то был урок настоящей классики. Не в узком смысле этого слова — как популярная некогда техника. И уроки эти он, исподволь, ненавязчиво, без менторского пафоса, преподавал всем, кто оказывался рядом с ним на склоне. Даже не в горных лыжах, а вообще в жизни.
Таллий Диевич Монастырёв. Истинный классик. Не только в горных лыжах — во всём, к чему прикасался. И потому в это невозможно поверить. Тем более — принять... И впитать глазами сухие строки официальной информации: Таллий Диевич Монастырёв поехал на Универсиаду в Турции в составе российской делегации. И там его не стало...
Но классика вечна. Она не подвержена веяниям моды. Она была, есть и будет. Как был, есть и будет среди нас Таллий Диевич.
Издание: «Русская зима»
Люди: Таллий Монастырев
Годы: 2011