О кураже и мандраже

Касается даже фрирайдеров — помогает или мешает волнение на старте? Об этом размышляет известный российский горнолыжник, тренер, врач и журналист Владимир Преображенский.

Журнал: «SKI Горные лыжи» № 5/39, 2000 год
Текст: Владмир Преображенский

Помогает или мешает волнение на старте? Об этом размышляет известный российский горнолыжник, тренер, врач и журналист Владимир Преображенский.

В кармане были спрятаны часы в коробочке, которые мне подарил отец. Стекла в них не было, и коробка (со стеклом) предохраняла стрелки от поломки. Встав на старт и глядя на часы, я ждал, когда микроскопическая стрелка добежит до 60, произносил команду «Марш!», запихивал часы в карман, хватал палки и мчался вниз по трассе. Пересекая финиш, выдергивал за шнурок коробочку, искал глазами стрелку и цифры. Точность, конечно, была смехотворной. Часы то выскакивали быстро из кармана, то застревали в нем.

Эх, мне бы иметь современные часы с большой секундной стрелкой или (мечта!) секундомер: в кармане нажал на кнопку — и помчался, на финише нажал — остановил движенье стрелок! И все же этот допотопный эксперимент с часами мне помог: он меня вводил в соревновательную обстановку. Привыкнув к ней, я больше не «слеп» от волнения на трассе.

По-настоящему глубоко познал психологию спортсменов, когда окончил медицинский институт, ординатуру, поработал как врач и тренер со сборными командами и еще пережил множество жизненных и спортивных коллизий. Наш медицинский для меня был, словно сказка. Сколько узнал здесь интересного — в том числе о спорте, хотя непосредственно о нем мудрые профессоры почти ничего не говорили. Они читали лекции по биологии, физиологии, биохимии и прочим дисциплинам, показывали опыты на кроликах, собаках, кошках, да и сами мы выполняли лабораторные работы. Из этих лекций, опытов, «лабораторок» я черпал драгоценные крупицы знаний. Впрочем, я не получил бы и сотой доли этих знаний, если бы самозабвенно не занимался спортом и если бы сам спорт не ставил передо мной сложные задачи.

Сам себе хронометрист

Помню, как однажды, будучи еще мальчишкой, вместо финишных ворот попал — куда бы вы думали? — под судейский столик! Столы в ту пору приносили и ставили у финиша. На них раскладывали карточки участников, в которые записывали результаты. Тут же лежали грамоты, стояли кубки. Все аккуратно, красиво... И вдруг какой-то парень влетает вместо финиша под стол! Бумаги, кубки — все летит вверх, секретарь подскакивает, словно ошпаренный. Меня пытаются вытащить из-под стола, но сломанная лыжа застревает между ножками… Опомнился я после этого позора, лишь когда возвращался домой, за город, на электричке. Всю дорогу думал о случившемся.

Всего недели две назад на родной Мухановской горке я, подросток, впервые обыграл всех взрослых москвичей на так называемых «открытых» состязаниях. После этого меня как подающего надежды и пригласили в Москву, на чемпионат столицы. А там — знамена, музыка, фотокорреспонденты, словом, праздник. Фамилию мою объявляют через громкоговоритель на всю гору…

Под стук колес в сознании всплывали слова опытного мастера Чернышова, который явно пожалел мальчишку, вытащенного наконец из-под стола: «Ты, парень, в другой раз перед стартом закрой глаза и мысленно пройди всю трассу»...

Чернышов был кадровый военный. Говорят, погиб во время Великой Отечественной. Имени и отчества его вспомнить не могу, но верные слова до сих пор остались в памяти.

Вернувшись на родную горку и тренируясь после школы в одиночку, я ставил на склонах разнообразнейшие слаломные трассы, залезал наверх и перед каждым спуском закрывал глаза, проходя извилистый путь в уме. Потом (каким-то чутьем угадав этот психологический прием) объявлял торжественно и громко сам себе, как столичный диктор: «Начинаем состязания на первенство Москвы. На старте участник номер...» — и все прочее.

Рефлексу вопреки

Знаменитый Чарльз Дарвин прислонялся лбом к стеклянной клетке, в которой раскачивалась разъяренная кобра, и заставлял себя глядеть на нее, не отрываясь от стекла. Когда кобра кидалась на него, он всякий раз успевал опомниться только в противоположном углу комнаты, хотя знал, что стекло крепкое, кобра его не разобъет: «охранительный» рефлекс, который нам передается от предков по наследству. И таких бессознательных рефлексов много. Они оберегают нашу жизнь, здоровье: палец сам собой отдергивается от пламени горелки, мы инстинктивно отстраняемся назад при надвигающейся опасности, расставляем шире ноги при борьбе, чтобы стоять покрепче, закрываем веками глаза, чтобы спасти от внезапной вспышки наше зрение.

А как рефлексы воздействуют на нас во время спуска с гор на лыжах? Мы подъезжаем к крутому перегибу, нам страшно — и внутренний голос шепчет нам: «Отстранись назад, закрой глаза, разведи пошире ноги!». Но отстраниться при нарастании крутизны — значит, наверняка упасть назад (следует, наоборот, подать вперед голову и тело!); развести широко лыжи — опять не самый лучший вариант, ибо затрудняется синхронность работы ног, закрыть на миг глаза на бешеной скорости — это и вовсе похоже на самоубийство. Чем страшнее, тем зорче надо видеть.
Выходит, в горнолыжном спорте «охранительные» рефлексы нам чаще не помогают, а мешают. И своим разумом, опытом, силой воли мы должны постоянно бороться с ними, побеждать их на ходу. И чем выше мастерство, чем больше накопленный опыт и глубже познания психологии, тем легче научиться смелым спускам, «опережающим» прыжкам-полетам, тем легче разобраться в ошибках, которые у каждого из нас есть.

Доминанта

Одно время был такой счастливый период в моей жизни, когда я в течение двух лет не проиграл ни одного соревнования по слалому — ни самого маленького, ни самого большого. Я вставал на старт и просто-напросто не представлял себе, как можно кому-то проиграть. Чувствовал беспредельное умение, какую-то внутреннюю силу — и никаких сомнений! Чем сложнее слалом, тем мне интереснее. Словом, находился я в том психологическом состоянии, что в народе называют куражом.

И вот однажды в начале трассы, на простом участке (еще не разогнавшись, не размявшись), я допустил маленькую неточность: зацепил носком лыжи за слаломное древко и еле спасся от поражения.

Мне бы об этом срыве позабыть, тем более, что по сумме попыток я все же выиграл. И я, скорее всего, забыл бы, да нашелся рядом один «доброжелатель» Н., тренер из конкурирующего спортколлектива, который с милой улыбкой стал мне настойчиво напоминать о моей ошибке: «Смотри, на чемпионате СССР зацепишься вот так за флаг — и первого места не видать».

Мы вместе с ним и его учениками готовились к чемпионату на крутых склонах Вудъяврчорра. Он был намного старше меня, кандидат педагогических наук, очень опытный психолог, и... хитрюще-коварный, ну прямо — шекспировский Яго. А я, как многие молодые, наивный, впечатлительный, доверчивый. Бывало, раньше на тренировке собью флаг, поправлю и снова мчусь — с кем не бывает! А тут стал подсчитывать сбитые флажки и заносить в дневник все свои просчеты.

И чем больше под пристальным взглядом «доброжелательного» тренера я фиксировал внимание на неудачах, чем глубже погружался в них, тем сильнее росла неуверенность перед спуском. К чемпионату, помню, совсем «дозрел»: накануне ночь почти не спал, все думал об этих окаянных древках. В результате, в своем любимом слаломе, где вроде бы по силам тогда мне равных не было, пропустил-таки флаг между лыжами, сошел, не добравшись до низу.

Лет пять подряд на том же склоне, именно в слаломе и именно в первые дни чемпионатов СССР, я повторял схожие ошибки. Первый день — как рок! Другие виды — гигантский слалом, который проводился после специального слалома, альпийское двоеборье — выигрывал. К середине чемпионата, словно происходило пробуждение от кошмарного сна и нервное перенапряжение спадало. Я становился самим собой — умелым, ловким, быстрым!

И что только в те годы не предпринимал: по-разному подводил себя к соревнованиям; умышленно пытался пройти первую (роковую) попытку в слаломе наверняка, потише; надевал «счастливые» рубашки, свитера — ничего не помогало!

Как же я завидовал в ту пору лыжникам-гонщикам, соревнующимся на 30 и 50 км, которые имеют время собраться на дистанции, выложить все накопленные силы и навыки и полностью проявить достигнутое на тренировках мастерство. А в слаломе: со старта рванул, еще не разобрался, что к чему, не раскрыл себя — бан: выскочил из трассы или зацепился носком лыжи за флажок... Жди целый год следующего чемпионата! Кубок мира — «слаломная карусель», — который был введен коммерческой фирмой «Эвиан» в конце шестидесятых, при всех своих недостатках содержит прекрасный элемент: по-настоящему сильнейший горнолыжник успевает за сезон многократно проявить себя!..

Но вернемся к кручам Вудъяврчорра. Почему в первый день чемпионата я ничего не мог с собой поделать?

Срабатывала «доминанта Ухтомского», о которой на лекциях по физиологии нам не раз рассказывал (и демонстрировал ее на опытах) профессор медицинского института. Не буду описывать эти опыты. Остановлюсь на сути.

В момент очень сильного волнения (а я ведь на старте очень сильно волновался) кора нашего мозга возбуждается. Она, как перенасыщенный раствор: брось в него один кристалл — и выпадет осадок.

Возбужденный мозг во время состязаний (или перед экзаменом, публичным выступлением) всю свою стрессовую силу затрачивает на те эмоции и мысли, которые мы ему заранее подбросим. Если боишься трассы (или, например, свободного спуска) и будешь постоянно об этом думать, то, действительно, заранее себя деморализуешь и где-нибудь непременно ошибешься. А настроишься раскованно, по-боевому, углубишься мыслями в то, что помогает решению задачи (например, в разминку перед стартом, в поиск наилучшего скольжения при переходе из поворота в поворот) — и спустишься даже лучше, чем обычно. Вот какая сила в доминанте.

Лучше «недо», чем «пере»

Но давайте разберем все шаг за шагом: как же надо вести себя при приближении к старту и на самом старте, сообразуясь с этой «волшебной» доминантой?

Накануне каждого рокового первого дня чемпионата СССР я плохо спал. А почему? Раньше времени начинал думать о завтрашних состязаниях — впускал в себя тревогу. Более того, — распахивал перед ней настежь двери. А надо было их наглухо захлопнуть — особенно перед коварным нашептыванием моего «доброжелателя».

Как этого добиться?

За день до состязаний необходимо всеми возможными способами отвлечься, думать о другом. Кино, прогулка, книга, аутотренинг — все подходит!

Напомню о нашей единственной за всю историю победе в Олимпийских играх — увы, не в горных лыжах, а в прыжках с трамплина в Гренобле — Володи Белоусова. По своему предстартовому напряжению этот вид спорта с горными лыжами словно братья-близнецы.

Так вот, за день до прыжков с Большого олимпийского трамплина, когда все соперники, точно обезумев, прыгали и прыгали, мудрый тренер Аркадий Федорович Воробьев увез своего желторотого питомца Володю Белоусова. Бродил с ним по улицам Гренобля, сводил его в кино. О состязаниях они не говорили. Ночь Володя спал спокойно. И прыгал — лучше некуда!

Были в продуманной программе Воробьева и еще драгоценные крупицы: в последние дни перед состязаниями, когда все остальные прыгуны прыгали по 8-10 раз, Володя выполнял по три прыжка и уходил в отель. Ведь в состязаниях дают не больше трех попыток! И в эти три надо вложить всю тренированность, все свое умение. Что толку, если в день соревнований распрыгаешься к десятому прыжку, которого не будет?! Подобное и в слаломе: только две попытки. А в скоростном спуске — одна! Ввести себя заранее в конкретные условия, с которыми столкнешься в ответственный момент, — это тоже физиологическая необходимость. В ее рамках организм привыкает к состязаниям.

И потом, незадолго до состязаний (примерно за неделю) лучше вообще немножечко недоработать, чем переработать. Если переработаешь, приведешь себя, как выражаются ученые, «в состояние пониженной биологической активности», из-за чего тотчас всплывут на поверхность старые ошибки и те самые «охранительные» рефлексы, которые мешают горнолыжнику во время спуска. То же происходит с человеком и от чрезмерного предстартового или предэкзаменационного волнения: он как бы «тупеет», т. е. теряет остроту ощущений, мастерство.

Кстати, у тренера Н., моего «доброжелателя», было в арсенале еще одно безотказное средство, с помощью которого он добивал «чужих» учеников и которое, увы, до сих пор применяют некоторые тренеры. Речь идет об «игре секундомером»: своим ученикам на прикидках они время убавляют, а чужим прибавляют (с этим отвратительным приемом я никогда не соглашался и никогда не соглашусь).

И еще запомните, пожалуйста, то, чего раньше я не знал: если накануне состязаний вы даже ночь не спали, и ваша мысль скользит, словно игла по заезженной пластинке проигрывателя, повторяя назойливо одну и ту же «музыкальную фразу», сдаваться рано.

В тренированном организме есть возможность для замены «пластинки». К ним — своим психологическим резервам — только надо умело подобраться. Как?

Ты не стой, не стой на горе крутой

Через разминку! В ней заложена удивительная сила. Разминка подготавливает организм к работе — эту банальную истину кто из нас не знает? Но в ней есть и другая сторона, которую далеко не все учитывают. Она доставляет в центр управления (в наш мозг) самую свежую информацию о слаженности или разлаженности работы наших внутренних органов и о состоянии окружающей среды (крутизна склона, количество и качество снега, видимость, характер трассы, горы, скольжение лыж и их гибкость в поворотах, эластичность или закрепощенность мышц, координация движений). И потому разминку надо делать, не просто двигая руками и ногами для согревания тела, а, во-первых, прицельно, выбирая из арсенала памяти наиболее подходящие для предстоящего спуска движения. Во-вторых, разминаясь, надо как бы непрерывно прислушиваться к самому себе и спрашивать себя: «Я перевозбужден, заторможен, вял или нормален?».

Конечно, единого рецепта на все психологические состояния быть не может. Но все же при чрезмерном волнении, когда трясутся руки и ноги, длительное, произвольное, спокойное катание по разным склонам снижает возбуждение. При вялости же, апатии (запредельном торможении) необходима резкая и быстрая разминка, но опять-таки немалая — до пота!

Вообще для приведения себя в порядок после бессонной ночи жалеть усилий не надо. У тренированного резервов хватит! Спускайтесь с поворотами не по 100-200 метров между остановками, как обычно делают спортсмены, а (при наличии подъемников) по два, три, пять километров безостановочно. Тогда и будет толк!

И когда приведете себя в боевое состояние, когда отыщете наиболее рациональную «вязь» поворотов для конкретной трассы, постарайтесь сохранить найденные ощущения до самого старта. Помните, что, если простоишь у старта 7-8 минут без движений, вступит в силу другой физиологический рефлекс — «отрицательного торможения».

Вспоминаю одну маленькую хитрость, которую я, будучи уже немолодым, неоднократно и успешно применял на чемпионатах мира по горным лыжам среди журналистов. Перед самым стартом соревнований по специальному или гигантскому слалому я забирался выше по склону метров на двести — триста и оттуда зорко наблюдал за стартующими горнолыжниками. Когда до моей очереди оставалось два-три человека, я спускался к старту в быстром темпе, выписывая разнохарактерные накатистые дуги. Выходил на старт размявшись — и сразу с первых же ворот скользил легко, свободно, с радостью. И уже на четырех-пяти воротах отыгрывал у соперников драгоценные секунды! Пять раз удавалось побеждать в этих чемпионатах.

Почему соперники, проигрывая мне, видели, но не перенимали мой предстартовый прием — я не могу понять. И почему наши мастера, даже когда есть условия для разминки, тоже слабо разминаются — для меня загадка. Ведь вспомните: если минут десять постоял на склоне, первый поворот всегда выходит трудно, плохо, а поехал, раскатился — лыжи будто сами под тобой выписывают сложные узоры!

Владимир Преображенский, врач-тренер, специалист по спортивной медицине и рефлексотерапии, пятикратный чемпион СССР.