Александр Фомичев. Самоидентификация

Фомич о родном крае: «Камчатку невозможно исчерпать, в ней одной сконцентрированы 30 стран. В разных местах различный климат и различное состояние снега. Различные картинки».

Журнал: «SKI Стайл» № 17, 2008 год
Текст: Александра Валаева
Фото: Дмитрий Тойкку

Один из первых российских ньюскулеров. 28 лет. Родился на Камчатке. Мастер спорта международного класса по горным лыжам. В 18 лет уехал с Камчатки в большой мир. С тех пор чем бы ни занимался, всегда старается оставить собственный след на снегу. Капитан и тим-менеджер экстремальных команд. В числе восьми топ-райдеров Европы принимал участие в контесте Red Bull Shape the Nature (трюки на естественном рельефе). Полтора года назад вернулся к истокам. В столице появляется только по делу. Свидетельствуем: жив. Здоров. Не изменился. Находится в сознании и в состоянии. Спонсоры: Atomic, Балуй (www.baluy-kamchatka.ru), Halti, POC, Exel.

— Постоянно спрашиваю себя, кто я. Думаю, что профессиональный фрискиер.

— Что ты под этим понимаешь?

— Наверное, у меня собственная система координат, и в ней быть фрискиером — значит в меньшей степени заниматься акробатикой, и в большей — эстетично кататься НАД снегом. Это когда ты не просто едешь слалом в снегу или проваливаешься в него после приземления, а либо летишь в воздухе, либо приземляешься и несешься на скорости, которая, в принципе, благодаря геометрии лыж, не дает тебе провалиться. В моем понимании фрискиинг — это легкость. А не дикая безбашенность, когда ты прыгаешь со скалы или надува, когда хрустят колени или еще что-нибудь. Прыгнуть со скалы — была не была — может теперь любой турист. Гораздо труднее вписываться в рельеф, контурировать его под себя и делать это красиво, не ломая голову, может быть, вообще не рискуя. В конце концов, экстрим можно найти на ровном месте. Фрискиинг — это когда выстраиваешь свой тур по сопкам с учетом всех особенностей рельефа. Это когда едешь в свитче с огромной скоростью по непростому склону. Или исполняешь боковые скольжения по надувам. Представь, надув, у него неровный край. Раньше мы с него прыгали вниз, а теперь я еду по этому краю, как по периле… Разгоняюсь — хоп! боком на притупленных кантах, ззззииик! — и в свитч, или спрыгиваю прямо. Повторить проезд на том же надуве нельзя, потому что в первый раз срываешь весь снег.

— То есть получается своеобразный джиббинг?

— Да. Это кайф. Ощущение, что ты над пропастью, продляется на несколько секунд. В принципе, в этом вся суть — я кайфую от перемещения в пространстве.

— Ты говоришь, что любой лыжник легко спрыгнет со скалы. Мне кажется, ты погорячился.

— Не погорячился. Я утверждаю: любой человек, надевший лыжи, может совершить прыжок. И это понятно, всем хочется кайфа. Но большинству нужен кайф быстро, а к этому надо подходить постепенно.

(Здесь мы непродолжительное время спорим. Привожу в пример себя — я «любой лыжник», но со скалы не могу и не хочу, ну его. Фомич не слишком охотно соглашается, в результате мы сходимся на том, что спрыгнуть со скалы может «любой-ищущий-себя-псих-акробат». Похоже на правду.)

И кататься надо уметь. Если ты не умеешь кататься, хоть за голову себя схвати, хоть весь прогнись, ничего не получится.

— Что значит уметь кататься?

— Держаться определенной линии спуска. Выполнять спуск плавно от начала пути до конца. Плавность линии, непрерывность имеют большое значение.

— А если человек забирается на вершину склона и спускается оттуда непрерывно, не останавливаясь, но враскоряку?

— Во-первых, что значит «враскоряку»? Скованно?

— Да, некрасиво, нетехнично.

— О! Слушай! Не буду я никаким фрискиером. Просто я катаюсь красиво, окей?

(Рассматривает журнал. На развороте с фотографией, где популярный лыжник выполняет слайд по периле, задерживается. Спрашивает, нравится ли мне такой стиль. Слово за слово, начинаем обсуждать совпадение стилей.)

Я видел, как катаются европейские ребята. И видел наших. Задался вопросом: ничего себе, неужели мы все под них косим? Нет, не косим. Просто определенная работа с лыжей в нагрузке, на скорости, вызывает нужду в определенной технике. Только в определенной. Если ты подготовлен технически и чувствуешь лыжи, тогда и формируется твой стиль.

— Что такое подготовлен технически?

— Делаешь правильно дугу. Дуга — важнейший элемент. Я делаю дуги в свитче, это в духе фрискиера настоящего времени.

— Мы договорились ведь, что ты не фрискиер, а просто красиво катаешься.

— Ну да, на широченных лыжах, в отличных шмотках, в наушниках — между деревьев, по плавным склонам сопок. И прыгаю иногда «зерошечки». Какое-то время могу ехать, не оборачиваясь, зная, что на пути ничего не встретится — ни дерева, ничего. Это удовольствие. Из этого удовольствия родилось желание создать склон для людей, где бы я сам готов был кататься вечность.

— То есть ты пришел к идее построить курорт? Где он будет? Сколько очередей канатки?

— Курорт будет на сопке Медвежий ключ. Это исторический центр города, недалеко от моего дома. Я там в гольф играю. Модная сейчас тема — гольф на вулканах, называется фригольфинг. Собираемся ставить кресельную канатку, 1700 м. Об этом грезила вся Камчатка еще лет за 20 до моего рождения, но ни у кого рука не поднималась. У меня вот поднялась. Я нашел потенциального инвестора, предложил идею детской школы. Он заинтересовался, но спрашивает: как сделать так, чтобы не разворовали, не растащили? Отвечаю: нужна база с территорией, то есть курорт. Посчитали-подумали, одобрили. Возможности, чтобы довести идею до конца, есть, но не знаю, как получится. Сейчас я занимаюсь отчуждением земли, чтобы на ней можно было поставить канатки. Действую я как помощник депутата Ленинского района по спорту и молодежной политике.

— Не знаешь, как получится, — есть препятствия?

— Мне пришлось вникать в процесс отчуждения земли с нуля. Я выбирал участок, ездил, внимательно смотрел особенности рельефа, где скала, где что. Пришлось вызывать картографов, топографов, чтобы все обмерили, составили описание, чертежи. Но самое сложное — добиться официального разрешения на землеотвод. Бесконечные конфликты с бюрократами и псевдоруководителями. Я хотел бы об этом пошуметь, к сожалению, люди в регионах не хозяева у себя на местах. В Москву как раз приехал разбираться по земельным отношениям. Все же надеюсь, что через три года выпущу свое детище, чтобы люди смогли кататься.

— Что планируешь построить для детей?

— Настоящий детский горнолыжно-сноубордический аттракцион. Специальная карусель, где дети учатся опоре на лыжи. Специальные надувные игрушки — кабаны, слоники, разные животные со встроенным mp3 звуком. Ребенок их объезжает. Все в виде игры, чтобы ребенок удовольствие получал, а не жил потом всю жизнь с ощущением, что он ненавидит горные лыжи. Будет подъемник, как эскалатор, — встаешь на ленту и едешь. Возможно, сделаем крытую галерею, чтобы снег не убирать, то есть ребенок будет ехать как в стеклянной колбе. Все очень надежное, чтобы никому руки не поотрывало, как это было на Камчатке, и никто не боялся бы отдавать своих детей в нашу школу.

— Парк на курорте будет?

— Естественно, думаю, получится красиво. Все хочу: магазин, прокат качественный. А наверху сделаем ресторанчик с видом на Португалию. С Камчатки все горизонты открываются, все дали.

— Посвятишь себя полностью этому проекту?

— Параллельно буду заниматься тем, чем занимался раньше, — снимать видео, фото.

— Всё на Камчатке? У тебя нет идей поехать еще куда-нибудь?

— Есть, но после того, как я сниму там.

— В смысле, когда ты полностью исчерпаешь возможности Камчатки?

— Камчатку невозможно исчерпать, в ней одной сконцентрированы 30 стран. В разных местах различный климат и различное состояние снега. Различные картинки. Я открыл для себя новое место — вулкан Толбачинский из Ключевской гряды. Толбачик. 3700 м. Заповедник, 10 часов езды от Петропавловска. Здесь другой климат, другая земля — все другое. Бегаю там по деревьям — это как тренировка. Падаю, конечно, иногда — больно.

— Паркур?

— Пусть лучше будет фрираннинг. Свободный бег — бегу куда хочу. Я живу этим миром. Я так живу. Никакая фабрика звезд меня не интересует.

(Пока мы разговариваем, Фомич рассматривает журналы за прошлый год, не оставляет без комментария ни одного разворота.)

— Не волнуйся, я дам тебе все журналы с собой...

— Господи, ну что же мне с ними делать. Я ведь буду их изучать. Разозлюсь на неестественность происходящего.

— Очень хорошо. Разозлишься — у тебя начнет активно работать мысль, что-нибудь интересное придумаешь.

— Куда еще? Дай бог воплотить все, что я навыдумывал за последние два года. Некоторых вещей, что выдумал, не выдерживаю уже. Это определенный груз.

— Ты замахиваешься на то, что не в состоянии осуществить? Если же все-таки приходится делать, то за счет сверхнапряжения?

— Я просто останавливаюсь на время, чтобы понять, как сделать то, что придумал. А напрягаться и страдать не для меня.

— Склонен к гедонизму? Это когда живешь, не напрягаясь, в свое удовольствие.

— Благодаря тому, что я делаю, я познаю себя — совершенствуюсь как личность. А названия для меня ничего не значат.

(Тем не менее лезем в Гугл, читаем про гедонизм: философское направление этики, считающее радость и удовольствие высшим благом и условием счастья.)

Получается, что я полностью отступаю от Сенеки? «Не знавший синяков, не может идти в бой с отвагой»? Никаких синяков, что ли?

— Но ты же не хочешь прыгать со скал…

— Не хочу… Стоп, как это я не хочу прыгать? Я прыгать хочу еще как! Я не хочу очень сильно себя превозмогать. И еще важно: мне кажется, я сам с собой должен быть искренним. То есть если задаться целью, то завтра я подпишу такой контракт, что стану самым крутым ньюскулером Европы. Но я не буду чувствовать себя на своем месте. Я не смогу делать то, что мне нужно, а вынужден буду делать то, что от меня хотят. Этот момент долго не давал покоя: как же быть, от меня требуют, я должен, планировал — все, завтра выезжаю, камеры, делаю то-то и то-то. Но: раз — погоды нет, раз — микротравма, раз — еще что-то не сошлось. Отчего-то же все это происходит.

— Как тебе Москва после долгого отсутствия?

— Москву сейчас воспринимаю, как будто я сам по себе, а она со всей своей суетой снаружи от меня. Раньше внутри ее чувствовал, это меня парило. А сейчас иду — я отдельно, люди отдельно. Они не представляют, что я вижу, чем живу, что, если захочу, могу пробежать по стенке.

— Допустим, ты поднимаешься по лестнице перехода на «Менделеевской», там зеленые колонны, и у тебя возникает желание пробежаться по ним. Ты сделаешь это?

— Пробегу чуть-чуть. И сделаю это так, что даже милиционер увидит и подумает: ну и что такого? Если есть желание, я всегда делаю это, везде, даже когда людно. Своим видом показываю людям, что я собираюсь это сделать. Так медведи в лесу показывают...

— Видел медведей?

— Немерено.

— Говорят, непредсказуемое животное…

— Ничего подобного. Я был на экскурсии у чукчей, мне рассказали правила поведения с медведями. К ним нельзя поворачиваться спиной, им нельзя смотреть в глаза. Нельзя орать, кидать в них фотообъективами. Нельзя показывать, что ты сильнее. Он у себя дома. Потихонечку отойди от него. Он не тронет. Это уникальное умное животное. Но надо понимать: если ты его прикормил, то есть оставил рыбу на берегу или еду возле костра, всё, он твой. В следующий раз придет — еды не будет, он тебя съест, из палатки вытащит и съест. Но убери за собой мусор, спрячь еду, он, рядом с твоей палаткой ягод поест — и ничего не произойдет. В теории так. На практике по-разному складывается. Сколько людей, столько и ситуаций. Я однажды пересекся с медведем, вспомнил все правила. Остановился, спокойно достал камеру, поснимал. Он поел ягоду. Я положил камеру в сумку и пошел своей тропой, он — своей. Между нами метров десять было. Даже медведица — если видит, что угрозы нет, никуда не побежит, встанет на задние лапы, посмотрит из-за куста, ушками поводит. Понимает — вот ты, вот машина твоя. Машин они боятся, машина больше по размерам. Человек, даже с ружьем, не страшен. Медведь очень быстро бегает — непонятно, как его на поворотах не заносит с такой задницей. Рыбу поймает и, прежде чем съесть, нажимает ей мякенько на животик, чтобы икра выбрызнула на камень, потом икру слизывает. Это такой умник! У разных северных народов — эвенков, чукчей — медведь родственником считается, но у всех по-разному, у кого брат, у кого дед, у кого отец. Мне кажется, жить надо так. У нас красивая богатая страна. Много интересных мест, которые можно облазить и пешком, и на снегоходах, и на снегоступах, как угодно. А задаться этими перильными проездами… Сейчас просто культ какой-то.

— Ты говоришь так, потому что у тебя на Камчатке снега полно. А в Москве что? Или в Питере что?

— Думаю, в Коробицыно есть леса. Два-то виража можно замутить. Это более чем достаточно, имея воображение.

— Ты эти два виража будешь мутить неделю, ну две недели. Дальше что?

— Хочешь сказать, что мне должно надоесть на Камчатке?

— Нет, как раз на Камчатке, наверное, можно безвылазно кататься на протяжении жизни… Прошлый сезон ты весь провел там?

— Да. Осенью травмировался. Потом начал заниматься курортом, катался. Много мест хороших нашел, где сниматься. Впервые в жизни много катался без съемки. Обстоятельства так складывались: то погоды нет, то батарейки сели, то фотограф замерз. Просто кайфовал. Судил соревнования Камчатской области по фрирайду, где участвовало около 50 человек. Пришел со своими критериями, со мной согласились. Ребята порадовали.

— Как сын?

— 4 года. Катается на лыжах, иногда нечаянно поворачивает — руку подает в сторону, и поворот получается. Всей семьей тушили сопку, на которой я собираюсь строить курорт. Он видел, как папа носил в футболке снег из оврага и тушил пенек.

— Твои пожелания читателям «SKIстайла»?

— Блажен, кто уверовал. И относитесь ко всему с легкостью и чувством юмора.