Юрий Преображенский. Тренер
Бронзовые болты на лыжах, или почему СССР не участвовал в зимней Олимпиаде до 1956 года — рассказывает Юрий Преображенский, главный тренер страны по горным лыжам.
Журнал: «SKI Стайл» № 4, 2008 год
Текст: Александра Валаева
Фото из архива Ю. С. Преображенского, Аркадий Бабич
Бронзовые болты на лыжах, или почему СССР не участвовал в зимней Олимпиаде до 1956 года — рассказывает Юрий Преображенский, главный тренер страны по горным лыжам.
От первого лица. Рассказывает Юрий Преображенский
История — вещь необходимая, особенно если она соответствует истине. К сожалению, это редко бывает. Когда история только еще складывается, она такая, какая есть, но чуть-чуть время пройдет, и уже рядом появляются люди, для которых многие события, проходящие на их глазах, оказываются неудобными. И тогда история становится не как истина, а всего лишь как интересная сказка. Все слушают с удовольствием, а пользы никакой.
История горных лыж во всем мире началась в 1880 году. А уж русская горнолыжная история — совсем короткая. Она — почти моя ровесница, может быть, всего на несколько лет старше, так что правдивым легко быть. Постараюсь быть правдивым, если что и перевру, то самую малость и неумышленно. Память у меня на прошедшие события крепкая, всё, что касается горных лыж, помню как сегодня.
Как я пишу? Сажусь и начинаю вспоминать. Боюсь всегда что-либо пропустить. Но как только карандаш забегает по бумаге, все события дней минувших возникают одно за другим с невероятной четкостью, словно были только вчера. «На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною» — так в «Борисе Годунове». Воспоминания захватывают, и бросить карандаш нет сил.
Телемарк в Туристе
Итак, начнем. В 1927 году мама подарила мне гоночные лыжи длиной 1 метр 80 см, а я — шестилетний малыш. Палками не разрешила пользоваться, боялась, что я без глаз останусь. Папа в носках лыж дырки просверлил и веревочки в них продел, чтобы я их мог за собой в гору возить, поднимаясь кверху. У нас в Туристе около моего дома маленькая горка была. А внизу горки — дом соседа, с завалинкой. Я на этой горке лыжню проложил. В тот год зима холодная была, снегу много выпало. На первом спуске лыжи плохо ехали, но с каждым разом снег утаптывался, лыжи начинали ехать быстрей и быстрей, и уезжали все дальше и дальше. Но до тех пор, пока носки в завалинку не ткнутся, я считал, что дело свое не довел до конца.
Однажды меня за этим занятием застал сын маминых знакомых, Арий Вентцель. Ему 28 лет, а мне 6. Он был из числа горнолыжников-первопроходцев на Воробьевых горах. И лыжи у него были норвежские — телемарк.
— Ну что, — говорит, — катаешься?
— Катаюсь.
— А горки повыше нет?
— Есть.
— Поведешь меня?
— Мама разрешит, поведу.
Повел. Январский день — солнечный, морозный. За станцией — поле, и дальше гора (потом ее во время войны, когда окопы рыли, срыли, сейчас там бензозаправка). Я с этой горы никогда раньше не ездил. Солнце сверкает, снег блестит, а я стою на верхушке и думаю: «Зачем я сода его привел? Мне же страшно». Он посмотрел на меня, видимо, все понял и спрашивает:
— Ну что, боишься?
— Да нет, — отвечаю.
— Тогда смотри, я покажу тебе, как поворот телемарк делать надо.
И он четыре телемарка на склоне один за другим сделал. Снег полетел из-под его лыж. Меня это в такой восторг привело, что горные лыжи с того дня мне в душу запали, и я по сей день с ними расстаться не могу.
Отец Ария, Константин Николаевич Вентцель, музыкант, педагог, автор книги «Свободное воспитание ребенка», ко всему был еще и пацифистом. Когда он приезжал к нам гостить, то все пистолеты, ружья и другие игрушки военного характера прятались. Однажды он на листе бумаги написал целое воззвание и прикрепил его над моей кроватью: «Изобретение огнестрельного оружия было несчастьем для человечества, началом неисчислимых войн, конец которых трудно и предвидеть». Его жена, Софья Александровна Вентцель, приходилась племянницей известному писателю-маринисту Станюковичу, а его двоюродный брат Клодт был художник, я его картины в Третьяковской галерее видел, ну а отец его — тот самый знаменитый скульптор Клодт, чьи кони до сих пор стоят на Аничковом мосту в Петербурге.
Стиль катания на лыжах
Вскоре мой горнолыжный учитель перестал к нам ездить, а я поворот телемарк еще лет пять после него осваивал уже один. И освоил его только тогда, когда он свое значение для горных лыж потерял. Я долго еще совершенствовался в нем. И был ужасно горд, что освоил его, а мои знакомые горнолыжники так и не смогли.
А в 1936 году к нам в Турист приехал Иван Александрович Черепов с компанией и показал нам новое увлечение того времени — слалом. Это увлечение было очень интересным, но совсем непростым, нужен был особенный инвентарь, которого у нас в стране тогда не делали, и приобрести его было чрезвычайно трудно, а скорее невозможно. Но мы с братом Володей так этим увлеклись, что сами стали кантовать лыжи, делать крепления. Усилия для этого требовались невероятные, но желание кататься было столь сильным, что постепенно мы и в этом продвигались вперед. Мы научились слесарничать и столярничать, чтобы сделать лыжи пригодными для тренировок и соревнования в слаломе.
Для кантов я брал обручи с кадок, зубилом выбивал окантовочку, с двух сторон пилил напильником, потом дрелью зенковал. А шурупы где брать? У нас мебель была хорошая, с медными и бронзовыми шурупами. Я их выкручивал, но не все, по два оставлял. И вот как-то едем мы в поезде из Москвы в Турист, в вагоне много лыжников, я положил свои лыжи так, чтобы видно было, что они окантованы. И тут в вагон входит мой тогдашний бог Вадим Гиппенрейтер, первый чемпион СССР. Увидел мое добро и спрашивает: интересно, какой дурак так лыжи измордовал?
Над снаряжением мы много трудились, сделали себе даже кандагаровские крепления, для этого нужно было свить пружины. Но в Туристе никаких заводов не было, нужную проволоку не найдешь, так я брал ее из матрасов. Распрямлял и потом наматывал на шпильку. Но вить было трудно, потому что пружина уже закалена. Как только я не попадал на виток, она ломалась. Я целый диван испортил, чтобы сделать крепления себе и брату. Он у нас на террасе стоял, зимой туда никто не ходил, а весной террасу открыли, папа на диван плюхнулся — и... Мне тогда лет 16 уже было. Физически меня не наказали, но попало здорово.
Параллельно с этим мы учились управлять своими лыжами, поворачивать, ходить на них слаломные трассы и многое другое, чего бы мы никогда не стали делать и осваивать, не будь так сильно увлечены горными лыжами. За три года, оставшиеся до войны, мы неплохо освоили слалом, участвовали в соревнованиях и считали, что имеем право называть себя настоящими горнолыжниками, а не просто любителями горных лыж.
Среди хороших людей
Судьба тогда сталкивала нас с удивительными людьми, умными и интересными, которые учили нас не только горным лыжам, но и многому другому. Все они были старше нас и пользовались авторитетом. Каждый приобщал нас к чему-нибудь новому, ранее неизвестному.
Архитектор Адриан Овчинников, мастер спорта по горным лыжам, художник, по его эскизу бы сделан значок «Мастер спорта СССР», который мы и сегодня все очень любим за его простоту и броскость. Это человек, помогший мне понять, что учиться нужно не просто, чтобы получать знания и сдавать экзамены, но и чтобы уметь использовать эти знания в жизни.
Вадим Гиппенрейтер — человек, который если чем-нибудь сильно заинтересуется, то за короткий промежуток времени узнаёт об интересующем очень много и становится в этом вопросе профессионалом. Так было с горными лыжами, фотографией, охотой.
Юрий Николаевич Шевердяев — известный архитектор, автор проекта кинотеатра на Пушкинской площади, на десять с лишним лет старше меня. Великолепно всегда катался на горных лыжах. Оценить его я смог значительно позже, когда после войны работал в первой горнолыжной федерации Спорткомитета СССР. Заседаем-заседаем, спорим-спорим, и вдруг Юрий Николаевич поднимается и говорит, да так говорит, что споры прекращаются и всё встает на свои места.
Вообще, я всегда с большим теплом вспоминаю самую первую нашу горнолыжную федерацию, где председательствовал Василий Дмитриевич Захарченко. Больше такой федерации не было. Сплав горнолыжных профессионалов и любителей. Работала она тогда на совесть, все в ней хотели тогда в первую очередь что-нибудь сделать для горных лыж — и делали в меру своих возможностей, очень много, значительно больше, чем все последующие федерации.
Начало спортивной истории
В 1937 году прошло первое первенство СССР, его выиграл Вадим Гиппенрейтер. После чемпионаты проводились вплоть до войны. В 1938 году в слаломе победил Дмитрий Ростовцев, в 1939-м снова Гиппенрейтер, в 1940-м — опять Ростовцев. Первым послевоенным чемпионом стал мой брат Владимир Преображенский.
В 1948 году в Санкт-Морице проходили Олимпийские игры, но туда не посылали — ни горнолыжников, ни гонщиков, никого. Потому что Сталин никому бы проигрыша не простил… Туда вместо спортсменов отправили наблюдателем Владимира Маурэра. Он был очень хорошим тренером, воспитал пять или шесть чемпионов Союза, среди них Александр Филатов, который постоянно соперничал с моим братом, Юрий Скворцов, Черкасов, Евгения Сидорова. Владимир Маурэр, прибалтийский немец, окончил МВТУ имени Баумана, жил в Москве, работал по специальности. Когда учился в институте, очень боялся, что его из-за немецкого происхождения выгонят, поэтому поменял фамилию на Нагорный. Все его тогда уже знали в основном как Владимира Нагорного.
Вернувшись из Санкт-Морица, Мауэрер доложил в ЦК, что наши — и особенно его ученик Филатов и мой брат — могли бы успешно выступить в слаломе.
И тогда, чтобы мы начали набираться опыта международных соревнований, Спорткомитет направил делегацию в Норвегию, на ежегодные зимние игры в Холменколлене. Соперники у горнолыжников оказались очень сильные, в том числе легендарный Стейн Эриксен. Он не оставил никому из горнолыжников никаких шансов на медали, в том числе и нам. Трассы, лыжи — всё там было другое, а мы этого ничего не знали, чувствовали себя, как слепые щенки. Скоростной спуск был очень трудный — одни полеты. Володьку, моего брата, с бугра так подбросило, что закинуло на макушку большой елки, он в ветвях запутался и вверх тормашками повис. Миша Гавва через все бугры летел и сальто крутил. Мы каждый раз думали: конец Мише. А он поднимался, ехал дальше, тормозил, падал. Вечером в гостинице одеялом накрылся и белым военным тулупом, который привез из Бакуриани, лежит. Володя спрашивает его:
— Миша что с тобой?
— Заболел, Володя!
— Чем заболел-то? — брат тогда учился в медицинском институте. — Что с тобой?
— Потею я.
Выступали мы тогда на трофейных лыжах, отобранных в свое время у немецких войск. Других лыж не было. Конечно, мы все проиграли. Самый лучший наш результат (не в слаломе, а в двоеборье, там шансы подобраться поближе к призерам выше) был у Ростовцева — 16-й.
В Холменколлене стало понятно, что мы не готовы соревноваться. Тогда все выступили плохо — горнолыжники, гонщики, конькобежцы. Всем досталось по первое число. Сталин принимал в Кремле делегацию, Ворошилов докладывал. Когда Сталин узнал о результатах, сказал: «Все проиграли!» — и ушел, хлопнув дверью. И горные лыжи закрыли у нас до 1955-го года. Никуда мы не ездили, ни к чему не готовились.
Из аспирантов в гостренеры
6,5 лет на войне были единственным периодом в моей жизни, когда я не катался на горных лыжах, хотя на простых лыжах ходил в разведку на Ладожском озере, носил почту. Я служил сначала на кораблях Ладожской военной флотилии, а потом Балтийского флота, в 1945-м был отправлен на Дальний Восток. В 1947-м демобилизовался и поступил в Менделеевский институт.
А через год понял, что это — не моя профессия, я лыжи люблю. И перешел в институт физкультуры. До сих пор не жалею. В 1953-м институт окончил. Меня оставили в аспирантуре на кафедре физиологии. Я очень увлекался ею и уже тогда понял, что все секреты горных лыж связаны с ней.
Но в аспирантуре я не успел оказаться. Меня вызвали в комитет и говорят:
— Мы вот тут посоветовались и думаем, может быть, назначим тебя гостренером по горным лыжам?
— Зачем мне гостренером, — отвечаю, — я еще сам на лыжах хочу кататься. Да и меня в аспирантуре оставили.
— Не хочешь? — спрашивают. — Ты откуда приехал-то?
— Откуда... Я москвич.
— Да нет, по анкете мы знаем, что ты москвич. Ты где служил-то?
— Последний год на Дальнем Востоке, с Японией воевал.
— Вот мы тебя и пошлем опять поближе к Японии, напишем направление.
Я думать не стал и сказал: в комитет, так в комитет!
И пришлось мне стать гостренером по горным лыжам. Тогда я отвечал за весь горнолыжный спорт страны, в том числе и за строительство горнолыжной базы в Алма-Ате. Ничего не знал, все на догадках. В 1954-м году пришли к нам по репарации два немецких буксировочных подъемника. Один поставили в Бакуриани, а второй думали отправить в Красную Поляну, потому что в Спорткомитете клерки мечтали, чтобы база была рядом с морем. Я и Володя Савельев отправились исследовать, что в Красной Поляне, Мы с ним две недели лазили по окрестностям. На даче великого князя, брата Николая 1, обнаружили сведения по климату за 18 лет. Из них узнали, что в самой Красной Поляне кататься плохо, тепло, потому что снегу хоть и выпадает много, но очень скоро он тает. Мы прикинули и решили, что Россия не так богата, чтобы оставшийся подъемник так неразумно использовать. И отправили подъемник в Алма-Ату. В 1954-м он заработал.
Вскоре, в том же 1954-м году был подписан указ правительства «Об участии советских спортсменов в Олимпийских играх». В него были включены и горные лыжи. В руководстве тогда посчитали, что раз в горных лыжах много видов, можно заработать много медалей. Однако медали на Олимпиаде завоевывают те, кто хорошо умеет управлять лыжами.
На первенстве СССР в 1954 году в Алма-Ате мы отобрали команду строго по результатам — пять женщин и девять ребят. Учителей у нас не было, кто бы хорошо знал все особенности горнолыжных соревнований на Олимпиадах. Учились по-разному. Во-первых, у нас были два фильма, которые нам подарили норвежцы и немцы, — об Олимпиаде 1952 года в Осло и первенстве мира 1954 года в шведском Оре. Во-вторых, мы видели, как тренируется и катается Эриксен и прочие горнолыжники. Это всё. Мы просили деньги, чтобы получить какие-то материалы, а нам отвечали: «Дайте нам медали, тогда мы дадим деньги». Я отвечал: «Дайте мне вначале деньги, тогда мы сможем дать вам и медали».
Мы готовились дома, никуда не ездили, только в Бакуриани, Алма-Ату, на Эльбрус. В год перед самой Олимпиадой жили в Приюте 11, с середины сентября по середину октября. Было очень холодно. Дрова и продукты нам возили два ишака. Нас было 60 человек, очень интенсивно тренировались, о чем потом очень жалели — перетренировались. На высоте 4200 м нельзя было давать такие нагрузки.
За месяц до Олимпиады уехали в Европу: Австрия, Швейцария, Италия. Там я многое увидел и понял, что технически мы не готовы. Европейцы катались иначе, однако никто не хотел этого признавать, ни начальство, ни сами лыжники. Единственно, кто мог соперничать с зарубежными лыжниками, это Тальянов и Женя Сидорова. Женя и доказала это, выиграв бронзу на Олимпиаде 1956 года в Кортина д'Ампеццо, Тальянов — обыграв второго слаломиста мира 1954 года немца Бени Обермюллера.
Через некоторое время после Олимпиады я ушел из Спорткомитета и организовал детскую горнолыжную школу в Туристе. Десять лет занимался с детьми. Учил их тому, что увидел и узнал тогда сам. Мне казалось, что я учу их самому нужному, надеялся, что ребята наконец-то будут готовы к серьезному международному соперничеству. Но поехав со своим учеником Виктором Беляковым на Олимпиаду 1968 года в Гренобль, увидел, что ребята снова отстают. Потому что все движется. То, что я увидел в 1956-м и чему я учил их, стало другим, появилось много нового. Стало понятно, что горнолыжная техника совершенствуется всегда. Менялись трассы, инвентарь, правила соревнований, и от этого менялась техника. Появились новые технические детали поворота, которых раньше не было. Чтобы не отставать, надо было быть в курсе событий.
Техника на грани фантастики
В конце концов я обнаружил, что произошел сдвиг в технике. Назвал этот технический прием ускорением. Лыжники перестали довольствоваться той скоростью, которую давал склон, а прикладывали еще и свои физические усилия для увеличения скорости. Разобраться точно в калейдоскопе движений тогда было сложно. В 1970-м году на первенстве мира в Валь-Гардене я наблюдал, как лучшие спортсмены проходят трассы. Вернулся домой и обнаружил, что наши лыжники, в отличие от западных, «ездют», а не соревнуются. Только поворачивают, но не заставляют за счет своих мышечных усилий ехать лыжи быстрее.
Тогда я понял, что необходимо ускорение, и принялся думать, как его быстрей освоить. Ездил на соревнования, снимал на пленку, анализировал. Спустя какое-то время перестал выезжать, но кинопленки мне привозили. А потом соревнования начали показывать по телевидению. Когда проходит этап Кубка мира или старт на Олимпиаде, я все записываю, только записываю. Потом включаю DVD, смотрю в медленном режиме, что делают лыжники, и в конце концов докапываюсь до сути. В каждый момент времени я знаю, что происходит с техникой у хороших горнолыжников, которых я раньше ни разу в жизни не встречал. И я вижу, как часто, очень часто, они теряют свое мастерство, иногда на время, иногда навсегда. Потому что в горных лыжах, кроме ног, нужна голова. Анализируя технику, я работаю как тренер, как будто тренирую сборную команду мира. Слежу за каждым, что он делает, и сам себе говорю: это хорошо, это нет. Мне 87 лет, а моя тренерская квалификация снова повысилась. Я с удовольствием это делаю, это моя жизнь.
Но я не хочу это знать один, надо дать возможность другим тренерам знать то же, что и я. Готов поделиться всем, что я накопил за мою жизнь, однако дело не только во мне. Главное, хотят ли тренеры принять накопленный мною опыт, боюсь, что они сегодня профессиональными знаниями интересуются меньше, чем возможностью заработать.
Основа современной техники — резаный поворот. Хорошо и быстро ехать— гораздо легче, чем упираться, тормозить и стараться ехать медленно.
В 85 лету меня случился инфаркт. После него я встал на лыжи. Все советовали мне быть как можно осторожнее. Но я старался вернуться к тому, что умел. Если мне удавалось ехать так, как я катался раньше, резано, я не уставал. Стоило сказать себе: «Осторожно!» — как начинал плужить, упираться, тормозить и уставал сразу же. При торможении возникает самая большая нагрузка. Когда я спускался осторожно, только сердцу своему больше вредил. Оказывается, резаный хороший поворот — самый экономичный в смысле физической нагрузки.
Школьные истины
Нужно создавать в стране школы, где будут учить тем вещам, которые делают сегодня лучшие спортсмены. Это не утопия и не труднее, чем обучать ведельну и годилю. Нет лыж для новичка и лыж для спортсмена. Есть лыжи хорошие, плохие и никуда не годные. Так зачем учить никуда не годному, когда можно учить хорошему. Если с первых занятий давать правильные навыки, потом их колом не вышибешь. Чтобы навык не уходил, надо головой понимать, что делаешь ногами.
Первоначальное обучение не может быть полным, сначала оно схематичное, но схема должна быть правильной. Я знаю на собственном опыте, что за шесть дней можно дать схематичный навык резаного поворота, я бы сказал, каркас резаного поворота. Кто-то научится потом хорошо кататься, кто-то поймет не все, но каждый возьмет свое.
И каждый лыжник изначально будет делать правильные движения, будет кататься пусть без ускорения, но резано. А дальше можно совершенствоваться — у человека уже есть теоретические и практические основы.
Не так много движений надо усвоить, чтобы начать путь к мастерству. Но если ты этого не сделаешь, никогда не научишься быть хорошим горнолыжником. Ну а чтобы стать мастером, надо знать некоторые нюансы: в какой момент исполнять каждое движение, составляющее навык резаного поворота, исполнять ли его быстро или медленно, в зависимости от ситуации.
Физиология превыше всего
Навык резаного поворота очень часто разрушается — даже у очень совершенных спортсменов. Они могут кататься без сучка и без задоринки. Но наступает момент, когда они устают, и ничего не получается. Или горнолыжник-турист едет за рубеж кататься, у него всего 5-6 дней. Что он делает? Все шесть дней с утра до ночи вверх-вниз. Первые несколько дней он еще не устал и что-то получается, в последующие дни лыжник начинает уставать — и ничего не выходит. Все наши тренеры сегодня этого не понимают и пытаются добиться результатов любой ценой. Но не помогает. От физиологии никуда не денешься: когда клеточка устала, она переходит в состояние прочного торможения, и навык, имеющий меньшее число повторов, разрушается, а не совершенствуется. Работая через силу, вы никогда не будете лучше кататься. Нужен отдых, но наши тренеры этого не признают.
На чем все тренеры горят? Думают, чем больше тренироваться, тем лучше. Все абсолютно неграмотны в физиологии: руководители, тренеры и даже врачи. Если бы тренер не знал физиологии, я бы его не держал в своей команде. Потому что всё основано на знании физиологии. Мы учим в школе грамоту, арифметику, астрономию, историю. А физиологию не учим, или очень-очень мало в специальных физкультурных вузах.
Тренер тренеру рознь
Хорошие тренеры — редкость. Я знаю очень небольшое количество тренеров, талантливых, умных, у которых можно поучиться не только горным лыжам, но и другому. Французский тренер Оноре Боннэ, который вывел сборную Францию из тупика, был интересный человек, много языков знал. Я с ним встречался во время Олимпиады в Гренобле и даже был у него в гостях в Пралю. Писал предисловие к переводу его книжки «Лыжи по-французски» на русский язык. Книгу его, к сожалению, измордовали и сократили, как водится у нас.
Боннэ не только лыжи знал, но и психологию человека. Такой же был австриец Фред Росно, тренер национальной австрийской сборной в 1956 году, когда австрийцы во главе с Тони Зайлером блестяще выиграли Олимпиаду. Уйдя из шеф-тренеров, много лет работал тренером по физической подготовке всех олимпийских горнолыжных команд Австрии. Я с ним встречался в Кортина д'Ампеццо, а потом он много раз приезжал к нам на Кавказ. Прожил почти 90 лет.
Еще был американец австрийского происхождения Вилли Шефлер, много сделал интересных открытий для горных лыж. Итальянец Херман Ноглер работал со шведской сборной во времена Стенмарка и много сделал, чтобы шведы стали сильными в горных лыжах. У них всех можно было чему-то поучиться. А что наши тренеры? Была у нас пятерка великолепных лыжников с лидером Сашей Жировым. Они успешно выступали на Кубке мира. Тренеры стучали себя в грудь: какие мы замечательные, это наша заслуга. Но ребята довольно быстро исчезли с лыжного горизонта. Ушли — и всё провалилось, никого и ничего не стало.
Движение = жизнь
Сам я был всегда увлечен двумя вещами: 1) горными лыжами, 2) здоровьем человека и ролью физических упражнений при этом. Главное — движение. Если вы двигаетесь, то меньше болеете и быстрее выздоравливаете, лучше себя чувствуете. Мне почти 87. Я знаю, как себя вести, когда болею, когда тренируюсь, когда катаюсь на горных лыжах.
В 10 лет у меня обнаружили туберкулез, я болел-болел, а моя мама-врач сидела и плакала. Вылечили, я заболел экссудативным плевритом, мама совсем упала духом. Вылечили и это. Но я мало двигался, больше любил книжки читать про индейцев и сильных людей. А сам хиляк был.
С нами рядом на даче жил Георгий Несторович Сперанский, очень известный педиатр. Он всегда много работал физически — косил, пилил, на токарном станке работал, корзины плел. Даже на лыжах катался. И когда мама меня вылечила, он сказал ей: «Лидия Александровна, если вы хотите, чтобы ваш сын рос здоровым, он должен либо спортом заниматься, либо работать физически». Я начал двигаться и уже в 12 лет был здоровый, в 16 лет наша четверка выиграла первенство Москвы по академической гребле.
Служить мне пришлось во флоте. На корабле было мало движения, началась гиподинамия. Я искал любые возможности, чтобы двигаться. Зимой бегал на лыжах, придумал для себя гимнастику. Приходилось стоять вахту на морозе, а на Ладоге морозы -25 градусов с ветерком. Четыре часа отстою, все греться бегут, а я тулуп сброшу, лыжи надену и по кругу бегом 15 км. Товарищи мои меня дураком считали.
В Ленинграде блокада была, есть было нечего, а я голодный, после вахты — на лыжи. Побегаю — тепло станет, и есть не так хочется. Как-то корабль наш вмерз в 23 км от берега. Я почтальоном работал — на почту и обратно на лыжах ходил. Каждый день 46 км. Со всем справлялся, не болел, хотя вес мой с 80 кг уменьшился до 63. После армии поступил в Институт физкультуры, поскольку окончательно влюбился в движение. И 40 с лишним лет ни одного дня не пропускал. Когда чувствую, что нужен отдых, просто уменьшаю нагрузку.
***
Работая над материалом, мы несколько раз встречались с Юрием Сергеевичем, после только и делились своим восхищением с друзьями: что за человек! У него сильный аналитический ум, цепкая память, острый взгляд. Благодаря рассказам Юрия Сергеевича, очень многое в российских горных лыжах стало для нас на свои места.
Журнал: «SKI Стайл» № 4, 2008 год
Текст: Александра Валаева
Фото из архива Ю. С. Преображенского, Аркадий Бабич
Бронзовые болты на лыжах, или почему СССР не участвовал в зимней Олимпиаде до 1956 года — рассказывает Юрий Преображенский, главный тренер страны по горным лыжам.
- Родился в 1921 году в городе Дмитрове.
- В 1953 году окончил институт физкультуры и был направлен на работу в Спорткомитет СССР на должность государственного тренера по горным лыжам. Строил горнолыжную базу на Чимбулаке в Алма-Ате. Занимался подготовкой советской горнолыжной команды к Олимпиаде 1956 года, на которой участница команды Евгения Сидорова выиграла бронзовую медаль.
- В 1958 году был направлен для работы с детьми в подмосковный поселок Турист. Основал детскую спортивную школу и 10 лет в ней работал.
- В 1968 году был назначен тренером сборной команды профсоюзов, в 1969 году переведен в главные тренеры сборной команды СССР.
- В 1973 году вернулся старшим тренером в специализированную детскую спортивную школу в Туристе и проработал в ней до 1988 года.
- С 1988 по 1999 годы учил кататься горнолыжников-любителей в спортивном клубе «Стреково 1200» (район Туриста). Позже тем же самым занимался в московском клубе «Кант» на Нагорной.
- В планах на ближайший сезон — научить редакцию «SKI Стайла» настоящему резаному повороту.
От первого лица. Рассказывает Юрий Преображенский
История — вещь необходимая, особенно если она соответствует истине. К сожалению, это редко бывает. Когда история только еще складывается, она такая, какая есть, но чуть-чуть время пройдет, и уже рядом появляются люди, для которых многие события, проходящие на их глазах, оказываются неудобными. И тогда история становится не как истина, а всего лишь как интересная сказка. Все слушают с удовольствием, а пользы никакой.
История горных лыж во всем мире началась в 1880 году. А уж русская горнолыжная история — совсем короткая. Она — почти моя ровесница, может быть, всего на несколько лет старше, так что правдивым легко быть. Постараюсь быть правдивым, если что и перевру, то самую малость и неумышленно. Память у меня на прошедшие события крепкая, всё, что касается горных лыж, помню как сегодня.
Как я пишу? Сажусь и начинаю вспоминать. Боюсь всегда что-либо пропустить. Но как только карандаш забегает по бумаге, все события дней минувших возникают одно за другим с невероятной четкостью, словно были только вчера. «На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною» — так в «Борисе Годунове». Воспоминания захватывают, и бросить карандаш нет сил.
Телемарк в Туристе
Итак, начнем. В 1927 году мама подарила мне гоночные лыжи длиной 1 метр 80 см, а я — шестилетний малыш. Палками не разрешила пользоваться, боялась, что я без глаз останусь. Папа в носках лыж дырки просверлил и веревочки в них продел, чтобы я их мог за собой в гору возить, поднимаясь кверху. У нас в Туристе около моего дома маленькая горка была. А внизу горки — дом соседа, с завалинкой. Я на этой горке лыжню проложил. В тот год зима холодная была, снегу много выпало. На первом спуске лыжи плохо ехали, но с каждым разом снег утаптывался, лыжи начинали ехать быстрей и быстрей, и уезжали все дальше и дальше. Но до тех пор, пока носки в завалинку не ткнутся, я считал, что дело свое не довел до конца.
Однажды меня за этим занятием застал сын маминых знакомых, Арий Вентцель. Ему 28 лет, а мне 6. Он был из числа горнолыжников-первопроходцев на Воробьевых горах. И лыжи у него были норвежские — телемарк.
— Ну что, — говорит, — катаешься?
— Катаюсь.
— А горки повыше нет?
— Есть.
— Поведешь меня?
— Мама разрешит, поведу.
Повел. Январский день — солнечный, морозный. За станцией — поле, и дальше гора (потом ее во время войны, когда окопы рыли, срыли, сейчас там бензозаправка). Я с этой горы никогда раньше не ездил. Солнце сверкает, снег блестит, а я стою на верхушке и думаю: «Зачем я сода его привел? Мне же страшно». Он посмотрел на меня, видимо, все понял и спрашивает:
— Ну что, боишься?
— Да нет, — отвечаю.
— Тогда смотри, я покажу тебе, как поворот телемарк делать надо.
И он четыре телемарка на склоне один за другим сделал. Снег полетел из-под его лыж. Меня это в такой восторг привело, что горные лыжи с того дня мне в душу запали, и я по сей день с ними расстаться не могу.
Отец Ария, Константин Николаевич Вентцель, музыкант, педагог, автор книги «Свободное воспитание ребенка», ко всему был еще и пацифистом. Когда он приезжал к нам гостить, то все пистолеты, ружья и другие игрушки военного характера прятались. Однажды он на листе бумаги написал целое воззвание и прикрепил его над моей кроватью: «Изобретение огнестрельного оружия было несчастьем для человечества, началом неисчислимых войн, конец которых трудно и предвидеть». Его жена, Софья Александровна Вентцель, приходилась племянницей известному писателю-маринисту Станюковичу, а его двоюродный брат Клодт был художник, я его картины в Третьяковской галерее видел, ну а отец его — тот самый знаменитый скульптор Клодт, чьи кони до сих пор стоят на Аничковом мосту в Петербурге.
Стиль катания на лыжах
Вскоре мой горнолыжный учитель перестал к нам ездить, а я поворот телемарк еще лет пять после него осваивал уже один. И освоил его только тогда, когда он свое значение для горных лыж потерял. Я долго еще совершенствовался в нем. И был ужасно горд, что освоил его, а мои знакомые горнолыжники так и не смогли.
А в 1936 году к нам в Турист приехал Иван Александрович Черепов с компанией и показал нам новое увлечение того времени — слалом. Это увлечение было очень интересным, но совсем непростым, нужен был особенный инвентарь, которого у нас в стране тогда не делали, и приобрести его было чрезвычайно трудно, а скорее невозможно. Но мы с братом Володей так этим увлеклись, что сами стали кантовать лыжи, делать крепления. Усилия для этого требовались невероятные, но желание кататься было столь сильным, что постепенно мы и в этом продвигались вперед. Мы научились слесарничать и столярничать, чтобы сделать лыжи пригодными для тренировок и соревнования в слаломе.
Для кантов я брал обручи с кадок, зубилом выбивал окантовочку, с двух сторон пилил напильником, потом дрелью зенковал. А шурупы где брать? У нас мебель была хорошая, с медными и бронзовыми шурупами. Я их выкручивал, но не все, по два оставлял. И вот как-то едем мы в поезде из Москвы в Турист, в вагоне много лыжников, я положил свои лыжи так, чтобы видно было, что они окантованы. И тут в вагон входит мой тогдашний бог Вадим Гиппенрейтер, первый чемпион СССР. Увидел мое добро и спрашивает: интересно, какой дурак так лыжи измордовал?
Над снаряжением мы много трудились, сделали себе даже кандагаровские крепления, для этого нужно было свить пружины. Но в Туристе никаких заводов не было, нужную проволоку не найдешь, так я брал ее из матрасов. Распрямлял и потом наматывал на шпильку. Но вить было трудно, потому что пружина уже закалена. Как только я не попадал на виток, она ломалась. Я целый диван испортил, чтобы сделать крепления себе и брату. Он у нас на террасе стоял, зимой туда никто не ходил, а весной террасу открыли, папа на диван плюхнулся — и... Мне тогда лет 16 уже было. Физически меня не наказали, но попало здорово.
Параллельно с этим мы учились управлять своими лыжами, поворачивать, ходить на них слаломные трассы и многое другое, чего бы мы никогда не стали делать и осваивать, не будь так сильно увлечены горными лыжами. За три года, оставшиеся до войны, мы неплохо освоили слалом, участвовали в соревнованиях и считали, что имеем право называть себя настоящими горнолыжниками, а не просто любителями горных лыж.
Среди хороших людей
Судьба тогда сталкивала нас с удивительными людьми, умными и интересными, которые учили нас не только горным лыжам, но и многому другому. Все они были старше нас и пользовались авторитетом. Каждый приобщал нас к чему-нибудь новому, ранее неизвестному.
Архитектор Адриан Овчинников, мастер спорта по горным лыжам, художник, по его эскизу бы сделан значок «Мастер спорта СССР», который мы и сегодня все очень любим за его простоту и броскость. Это человек, помогший мне понять, что учиться нужно не просто, чтобы получать знания и сдавать экзамены, но и чтобы уметь использовать эти знания в жизни.
Вадим Гиппенрейтер — человек, который если чем-нибудь сильно заинтересуется, то за короткий промежуток времени узнаёт об интересующем очень много и становится в этом вопросе профессионалом. Так было с горными лыжами, фотографией, охотой.
Юрий Николаевич Шевердяев — известный архитектор, автор проекта кинотеатра на Пушкинской площади, на десять с лишним лет старше меня. Великолепно всегда катался на горных лыжах. Оценить его я смог значительно позже, когда после войны работал в первой горнолыжной федерации Спорткомитета СССР. Заседаем-заседаем, спорим-спорим, и вдруг Юрий Николаевич поднимается и говорит, да так говорит, что споры прекращаются и всё встает на свои места.
Вообще, я всегда с большим теплом вспоминаю самую первую нашу горнолыжную федерацию, где председательствовал Василий Дмитриевич Захарченко. Больше такой федерации не было. Сплав горнолыжных профессионалов и любителей. Работала она тогда на совесть, все в ней хотели тогда в первую очередь что-нибудь сделать для горных лыж — и делали в меру своих возможностей, очень много, значительно больше, чем все последующие федерации.
Начало спортивной истории
В 1937 году прошло первое первенство СССР, его выиграл Вадим Гиппенрейтер. После чемпионаты проводились вплоть до войны. В 1938 году в слаломе победил Дмитрий Ростовцев, в 1939-м снова Гиппенрейтер, в 1940-м — опять Ростовцев. Первым послевоенным чемпионом стал мой брат Владимир Преображенский.
В 1948 году в Санкт-Морице проходили Олимпийские игры, но туда не посылали — ни горнолыжников, ни гонщиков, никого. Потому что Сталин никому бы проигрыша не простил… Туда вместо спортсменов отправили наблюдателем Владимира Маурэра. Он был очень хорошим тренером, воспитал пять или шесть чемпионов Союза, среди них Александр Филатов, который постоянно соперничал с моим братом, Юрий Скворцов, Черкасов, Евгения Сидорова. Владимир Маурэр, прибалтийский немец, окончил МВТУ имени Баумана, жил в Москве, работал по специальности. Когда учился в институте, очень боялся, что его из-за немецкого происхождения выгонят, поэтому поменял фамилию на Нагорный. Все его тогда уже знали в основном как Владимира Нагорного.
Вернувшись из Санкт-Морица, Мауэрер доложил в ЦК, что наши — и особенно его ученик Филатов и мой брат — могли бы успешно выступить в слаломе.
И тогда, чтобы мы начали набираться опыта международных соревнований, Спорткомитет направил делегацию в Норвегию, на ежегодные зимние игры в Холменколлене. Соперники у горнолыжников оказались очень сильные, в том числе легендарный Стейн Эриксен. Он не оставил никому из горнолыжников никаких шансов на медали, в том числе и нам. Трассы, лыжи — всё там было другое, а мы этого ничего не знали, чувствовали себя, как слепые щенки. Скоростной спуск был очень трудный — одни полеты. Володьку, моего брата, с бугра так подбросило, что закинуло на макушку большой елки, он в ветвях запутался и вверх тормашками повис. Миша Гавва через все бугры летел и сальто крутил. Мы каждый раз думали: конец Мише. А он поднимался, ехал дальше, тормозил, падал. Вечером в гостинице одеялом накрылся и белым военным тулупом, который привез из Бакуриани, лежит. Володя спрашивает его:
— Миша что с тобой?
— Заболел, Володя!
— Чем заболел-то? — брат тогда учился в медицинском институте. — Что с тобой?
— Потею я.
Выступали мы тогда на трофейных лыжах, отобранных в свое время у немецких войск. Других лыж не было. Конечно, мы все проиграли. Самый лучший наш результат (не в слаломе, а в двоеборье, там шансы подобраться поближе к призерам выше) был у Ростовцева — 16-й.
В Холменколлене стало понятно, что мы не готовы соревноваться. Тогда все выступили плохо — горнолыжники, гонщики, конькобежцы. Всем досталось по первое число. Сталин принимал в Кремле делегацию, Ворошилов докладывал. Когда Сталин узнал о результатах, сказал: «Все проиграли!» — и ушел, хлопнув дверью. И горные лыжи закрыли у нас до 1955-го года. Никуда мы не ездили, ни к чему не готовились.
Из аспирантов в гостренеры
6,5 лет на войне были единственным периодом в моей жизни, когда я не катался на горных лыжах, хотя на простых лыжах ходил в разведку на Ладожском озере, носил почту. Я служил сначала на кораблях Ладожской военной флотилии, а потом Балтийского флота, в 1945-м был отправлен на Дальний Восток. В 1947-м демобилизовался и поступил в Менделеевский институт.
А через год понял, что это — не моя профессия, я лыжи люблю. И перешел в институт физкультуры. До сих пор не жалею. В 1953-м институт окончил. Меня оставили в аспирантуре на кафедре физиологии. Я очень увлекался ею и уже тогда понял, что все секреты горных лыж связаны с ней.
Но в аспирантуре я не успел оказаться. Меня вызвали в комитет и говорят:
— Мы вот тут посоветовались и думаем, может быть, назначим тебя гостренером по горным лыжам?
— Зачем мне гостренером, — отвечаю, — я еще сам на лыжах хочу кататься. Да и меня в аспирантуре оставили.
— Не хочешь? — спрашивают. — Ты откуда приехал-то?
— Откуда... Я москвич.
— Да нет, по анкете мы знаем, что ты москвич. Ты где служил-то?
— Последний год на Дальнем Востоке, с Японией воевал.
— Вот мы тебя и пошлем опять поближе к Японии, напишем направление.
Я думать не стал и сказал: в комитет, так в комитет!
И пришлось мне стать гостренером по горным лыжам. Тогда я отвечал за весь горнолыжный спорт страны, в том числе и за строительство горнолыжной базы в Алма-Ате. Ничего не знал, все на догадках. В 1954-м году пришли к нам по репарации два немецких буксировочных подъемника. Один поставили в Бакуриани, а второй думали отправить в Красную Поляну, потому что в Спорткомитете клерки мечтали, чтобы база была рядом с морем. Я и Володя Савельев отправились исследовать, что в Красной Поляне, Мы с ним две недели лазили по окрестностям. На даче великого князя, брата Николая 1, обнаружили сведения по климату за 18 лет. Из них узнали, что в самой Красной Поляне кататься плохо, тепло, потому что снегу хоть и выпадает много, но очень скоро он тает. Мы прикинули и решили, что Россия не так богата, чтобы оставшийся подъемник так неразумно использовать. И отправили подъемник в Алма-Ату. В 1954-м он заработал.
Вскоре, в том же 1954-м году был подписан указ правительства «Об участии советских спортсменов в Олимпийских играх». В него были включены и горные лыжи. В руководстве тогда посчитали, что раз в горных лыжах много видов, можно заработать много медалей. Однако медали на Олимпиаде завоевывают те, кто хорошо умеет управлять лыжами.
На первенстве СССР в 1954 году в Алма-Ате мы отобрали команду строго по результатам — пять женщин и девять ребят. Учителей у нас не было, кто бы хорошо знал все особенности горнолыжных соревнований на Олимпиадах. Учились по-разному. Во-первых, у нас были два фильма, которые нам подарили норвежцы и немцы, — об Олимпиаде 1952 года в Осло и первенстве мира 1954 года в шведском Оре. Во-вторых, мы видели, как тренируется и катается Эриксен и прочие горнолыжники. Это всё. Мы просили деньги, чтобы получить какие-то материалы, а нам отвечали: «Дайте нам медали, тогда мы дадим деньги». Я отвечал: «Дайте мне вначале деньги, тогда мы сможем дать вам и медали».
Мы готовились дома, никуда не ездили, только в Бакуриани, Алма-Ату, на Эльбрус. В год перед самой Олимпиадой жили в Приюте 11, с середины сентября по середину октября. Было очень холодно. Дрова и продукты нам возили два ишака. Нас было 60 человек, очень интенсивно тренировались, о чем потом очень жалели — перетренировались. На высоте 4200 м нельзя было давать такие нагрузки.
За месяц до Олимпиады уехали в Европу: Австрия, Швейцария, Италия. Там я многое увидел и понял, что технически мы не готовы. Европейцы катались иначе, однако никто не хотел этого признавать, ни начальство, ни сами лыжники. Единственно, кто мог соперничать с зарубежными лыжниками, это Тальянов и Женя Сидорова. Женя и доказала это, выиграв бронзу на Олимпиаде 1956 года в Кортина д'Ампеццо, Тальянов — обыграв второго слаломиста мира 1954 года немца Бени Обермюллера.
Через некоторое время после Олимпиады я ушел из Спорткомитета и организовал детскую горнолыжную школу в Туристе. Десять лет занимался с детьми. Учил их тому, что увидел и узнал тогда сам. Мне казалось, что я учу их самому нужному, надеялся, что ребята наконец-то будут готовы к серьезному международному соперничеству. Но поехав со своим учеником Виктором Беляковым на Олимпиаду 1968 года в Гренобль, увидел, что ребята снова отстают. Потому что все движется. То, что я увидел в 1956-м и чему я учил их, стало другим, появилось много нового. Стало понятно, что горнолыжная техника совершенствуется всегда. Менялись трассы, инвентарь, правила соревнований, и от этого менялась техника. Появились новые технические детали поворота, которых раньше не было. Чтобы не отставать, надо было быть в курсе событий.
Техника на грани фантастики
В конце концов я обнаружил, что произошел сдвиг в технике. Назвал этот технический прием ускорением. Лыжники перестали довольствоваться той скоростью, которую давал склон, а прикладывали еще и свои физические усилия для увеличения скорости. Разобраться точно в калейдоскопе движений тогда было сложно. В 1970-м году на первенстве мира в Валь-Гардене я наблюдал, как лучшие спортсмены проходят трассы. Вернулся домой и обнаружил, что наши лыжники, в отличие от западных, «ездют», а не соревнуются. Только поворачивают, но не заставляют за счет своих мышечных усилий ехать лыжи быстрее.
Тогда я понял, что необходимо ускорение, и принялся думать, как его быстрей освоить. Ездил на соревнования, снимал на пленку, анализировал. Спустя какое-то время перестал выезжать, но кинопленки мне привозили. А потом соревнования начали показывать по телевидению. Когда проходит этап Кубка мира или старт на Олимпиаде, я все записываю, только записываю. Потом включаю DVD, смотрю в медленном режиме, что делают лыжники, и в конце концов докапываюсь до сути. В каждый момент времени я знаю, что происходит с техникой у хороших горнолыжников, которых я раньше ни разу в жизни не встречал. И я вижу, как часто, очень часто, они теряют свое мастерство, иногда на время, иногда навсегда. Потому что в горных лыжах, кроме ног, нужна голова. Анализируя технику, я работаю как тренер, как будто тренирую сборную команду мира. Слежу за каждым, что он делает, и сам себе говорю: это хорошо, это нет. Мне 87 лет, а моя тренерская квалификация снова повысилась. Я с удовольствием это делаю, это моя жизнь.
Но я не хочу это знать один, надо дать возможность другим тренерам знать то же, что и я. Готов поделиться всем, что я накопил за мою жизнь, однако дело не только во мне. Главное, хотят ли тренеры принять накопленный мною опыт, боюсь, что они сегодня профессиональными знаниями интересуются меньше, чем возможностью заработать.
Основа современной техники — резаный поворот. Хорошо и быстро ехать— гораздо легче, чем упираться, тормозить и стараться ехать медленно.
В 85 лету меня случился инфаркт. После него я встал на лыжи. Все советовали мне быть как можно осторожнее. Но я старался вернуться к тому, что умел. Если мне удавалось ехать так, как я катался раньше, резано, я не уставал. Стоило сказать себе: «Осторожно!» — как начинал плужить, упираться, тормозить и уставал сразу же. При торможении возникает самая большая нагрузка. Когда я спускался осторожно, только сердцу своему больше вредил. Оказывается, резаный хороший поворот — самый экономичный в смысле физической нагрузки.
Школьные истины
Нужно создавать в стране школы, где будут учить тем вещам, которые делают сегодня лучшие спортсмены. Это не утопия и не труднее, чем обучать ведельну и годилю. Нет лыж для новичка и лыж для спортсмена. Есть лыжи хорошие, плохие и никуда не годные. Так зачем учить никуда не годному, когда можно учить хорошему. Если с первых занятий давать правильные навыки, потом их колом не вышибешь. Чтобы навык не уходил, надо головой понимать, что делаешь ногами.
Первоначальное обучение не может быть полным, сначала оно схематичное, но схема должна быть правильной. Я знаю на собственном опыте, что за шесть дней можно дать схематичный навык резаного поворота, я бы сказал, каркас резаного поворота. Кто-то научится потом хорошо кататься, кто-то поймет не все, но каждый возьмет свое.
И каждый лыжник изначально будет делать правильные движения, будет кататься пусть без ускорения, но резано. А дальше можно совершенствоваться — у человека уже есть теоретические и практические основы.
Не так много движений надо усвоить, чтобы начать путь к мастерству. Но если ты этого не сделаешь, никогда не научишься быть хорошим горнолыжником. Ну а чтобы стать мастером, надо знать некоторые нюансы: в какой момент исполнять каждое движение, составляющее навык резаного поворота, исполнять ли его быстро или медленно, в зависимости от ситуации.
Физиология превыше всего
Навык резаного поворота очень часто разрушается — даже у очень совершенных спортсменов. Они могут кататься без сучка и без задоринки. Но наступает момент, когда они устают, и ничего не получается. Или горнолыжник-турист едет за рубеж кататься, у него всего 5-6 дней. Что он делает? Все шесть дней с утра до ночи вверх-вниз. Первые несколько дней он еще не устал и что-то получается, в последующие дни лыжник начинает уставать — и ничего не выходит. Все наши тренеры сегодня этого не понимают и пытаются добиться результатов любой ценой. Но не помогает. От физиологии никуда не денешься: когда клеточка устала, она переходит в состояние прочного торможения, и навык, имеющий меньшее число повторов, разрушается, а не совершенствуется. Работая через силу, вы никогда не будете лучше кататься. Нужен отдых, но наши тренеры этого не признают.
На чем все тренеры горят? Думают, чем больше тренироваться, тем лучше. Все абсолютно неграмотны в физиологии: руководители, тренеры и даже врачи. Если бы тренер не знал физиологии, я бы его не держал в своей команде. Потому что всё основано на знании физиологии. Мы учим в школе грамоту, арифметику, астрономию, историю. А физиологию не учим, или очень-очень мало в специальных физкультурных вузах.
Тренер тренеру рознь
Хорошие тренеры — редкость. Я знаю очень небольшое количество тренеров, талантливых, умных, у которых можно поучиться не только горным лыжам, но и другому. Французский тренер Оноре Боннэ, который вывел сборную Францию из тупика, был интересный человек, много языков знал. Я с ним встречался во время Олимпиады в Гренобле и даже был у него в гостях в Пралю. Писал предисловие к переводу его книжки «Лыжи по-французски» на русский язык. Книгу его, к сожалению, измордовали и сократили, как водится у нас.
Боннэ не только лыжи знал, но и психологию человека. Такой же был австриец Фред Росно, тренер национальной австрийской сборной в 1956 году, когда австрийцы во главе с Тони Зайлером блестяще выиграли Олимпиаду. Уйдя из шеф-тренеров, много лет работал тренером по физической подготовке всех олимпийских горнолыжных команд Австрии. Я с ним встречался в Кортина д'Ампеццо, а потом он много раз приезжал к нам на Кавказ. Прожил почти 90 лет.
Еще был американец австрийского происхождения Вилли Шефлер, много сделал интересных открытий для горных лыж. Итальянец Херман Ноглер работал со шведской сборной во времена Стенмарка и много сделал, чтобы шведы стали сильными в горных лыжах. У них всех можно было чему-то поучиться. А что наши тренеры? Была у нас пятерка великолепных лыжников с лидером Сашей Жировым. Они успешно выступали на Кубке мира. Тренеры стучали себя в грудь: какие мы замечательные, это наша заслуга. Но ребята довольно быстро исчезли с лыжного горизонта. Ушли — и всё провалилось, никого и ничего не стало.
Движение = жизнь
Сам я был всегда увлечен двумя вещами: 1) горными лыжами, 2) здоровьем человека и ролью физических упражнений при этом. Главное — движение. Если вы двигаетесь, то меньше болеете и быстрее выздоравливаете, лучше себя чувствуете. Мне почти 87. Я знаю, как себя вести, когда болею, когда тренируюсь, когда катаюсь на горных лыжах.
В 10 лет у меня обнаружили туберкулез, я болел-болел, а моя мама-врач сидела и плакала. Вылечили, я заболел экссудативным плевритом, мама совсем упала духом. Вылечили и это. Но я мало двигался, больше любил книжки читать про индейцев и сильных людей. А сам хиляк был.
С нами рядом на даче жил Георгий Несторович Сперанский, очень известный педиатр. Он всегда много работал физически — косил, пилил, на токарном станке работал, корзины плел. Даже на лыжах катался. И когда мама меня вылечила, он сказал ей: «Лидия Александровна, если вы хотите, чтобы ваш сын рос здоровым, он должен либо спортом заниматься, либо работать физически». Я начал двигаться и уже в 12 лет был здоровый, в 16 лет наша четверка выиграла первенство Москвы по академической гребле.
Служить мне пришлось во флоте. На корабле было мало движения, началась гиподинамия. Я искал любые возможности, чтобы двигаться. Зимой бегал на лыжах, придумал для себя гимнастику. Приходилось стоять вахту на морозе, а на Ладоге морозы -25 градусов с ветерком. Четыре часа отстою, все греться бегут, а я тулуп сброшу, лыжи надену и по кругу бегом 15 км. Товарищи мои меня дураком считали.
В Ленинграде блокада была, есть было нечего, а я голодный, после вахты — на лыжи. Побегаю — тепло станет, и есть не так хочется. Как-то корабль наш вмерз в 23 км от берега. Я почтальоном работал — на почту и обратно на лыжах ходил. Каждый день 46 км. Со всем справлялся, не болел, хотя вес мой с 80 кг уменьшился до 63. После армии поступил в Институт физкультуры, поскольку окончательно влюбился в движение. И 40 с лишним лет ни одного дня не пропускал. Когда чувствую, что нужен отдых, просто уменьшаю нагрузку.
***
Работая над материалом, мы несколько раз встречались с Юрием Сергеевичем, после только и делились своим восхищением с друзьями: что за человек! У него сильный аналитический ум, цепкая память, острый взгляд. Благодаря рассказам Юрия Сергеевича, очень многое в российских горных лыжах стало для нас на свои места.
Годы: 2008
Издание: «SKI Стайл»
Люди: Юрий Преображенский
Люди: Вадим Гиппенрейтер
Люди: Евгения Сидорова
Люди: Иван Черепов
Люди: Василий Захарченко
Люди: Владимир Преображенский
Люди: Дмитрий Ростовцев
Люди: Александр Филатов