Не совершил ли я ошибку...

Как наша сборная смогла прийти к победам в начале 1980-х? Помогли подмосковные бугры, считает Владимир Преображенский.

Журнал: «Физкультура и спорт» № 2, 1990 год
Текст: Владимир Преображенский

В 12-м номере журнала прочитал отрывок Владимира Преображенского «Если бы Дима не упал», о первом участии наших горнолыжников в международных состязаниях в Норвегии. И захотелось расширить круг познаний. Ведь непосредственных свидетелей тех лет с каждым годом остается меньше.

Вячеслав Васильев, Челябинск.

Мне было бы грешно жаловаться на свою горнолыжную судьбу, тем более теперь, во время перестройки, когда мы узнали еще столько всевозможных деталей из нашей общей драматической истории. Я, да и все мы — горнолыжники, проигравшие в сорок восьмом,— счастливчики, определенно!

Ну подумаешь, нам навсегда отрезали мечту на участие и победы в международных состязаниях! Ну подумаешь, унижали и ужимали, как могли (например, отменили ни с того ни с сего в 1948-м чемпионаты СССР по гигантскому и специальному слалому, скоростному спуску, оставили лишь двоеборье). Ну подумаешь, в расцвете тренерских сил (окончив медицинский институт, ординатуру и вернувшись из Кортина д’Ампеццо все-таки с успехом — бронзовая медаль Жени Сидоровой в слаломе), я отказался от дальнейшей работы старшим тренером сборной женской команды СССР. Почему?

Ни я, ни второй тренер Леонид Орехов он не выезжал на Олимпиаду, но дома все силы отдал подготовке) нигде и никогда не говорили, что Евгения Сидорова — наша ученица, язык бы не повернулся выговорить. И никаких наград, регалий, премий за Сидорову мы не получали. Ее нашел, отобрал из 20 девчушек и вырастил известный тренер Владимир Нагорный, а уже позже в ее умение добавляли понемногу друтие тренеры, и склоны Вудьяврочорра, Чимбулака, и наши сильнейшие мужчины, например, Тальянов Витя (самородок, «владеющий австрийской современной техникой», как про него австрийцы говорили), за которым в тренировках Женя Сидорова периодически спускалась следом, оттачивая мастерство, используя рефлексы подражания. Женя — дитя всех наших горнолыжников. Дитя коллективных суммированных усилий. Вот моя точка зрения на Женю.

Да плюс еще, конечно, скромный, цельный характер Жени — кладезь для побед! Если бы не это и не то — не видеть бы нашим горнолыжникам прорыва в Кортина д’Ампеццо.

Никогда не забуду слова Жени после возвращения с Олимпиады, из Европы, где ее портретами были заполнены газеты и где (например, в Австрии во время транзитного проезда) ее узнавали в каждом магазине...

Так вот, ее слова, когда мы шли по бетонным плитам московского аэродрома, — тихие, сказанные для самой себя, которые только я услышал (она ими со мной поделилась, знала, что я ее пойму): «До чего хорошо идти по своей земле!». Действительно, до чего чудесно, не то что после приезда из Норвегии!

А что же сделали Леонид Орехов и я при подготовке к Олимпийским играм? Не повредили — исполнили первую заповедь врача. И помогали, насколько у нас хватало знаний и умения.

Кое-кто, пожалуй, скажет: «Нашел чем хвастаться!». Я же отвечу, не вдаваясь в конкретные детали: «Но ведь к той Олимпиаде наша мужская сборная (которую вели Дмитрий Ростовцев, по образованию инженер, и мой старший брат — гостренер Юрий Преображенский, окончивший ГЦОЛИФК) пик формы потеряла. После успеха лидера Тальянова в Китцбюэле у него закружилась голова. В Кортина д’Ампеццо в чувство его не привели, свои возможности он не реализовал — был лишь тринадцатым в гигантском слаломе, а мог ведь выступать куда сильнее!

К слову, то третье место в слаломе Еdutybb Сидоровой малосведущим людям тогда казалось получепухой, чуть ли не провалом (некоторые — крайне оголтелые болельщики — присылали Жене гневно-угрожающие письма, обвиняли ее в отсутствии смелости, умения, малодушии. Мы Жене эти письма не показывали). Но это именно несведущим так казалось или умышленно закрывающим глаза на реальную действительность — на гигантскую популярность, конкуренцию и массовость горнолыжного спорта во всем мире, особенно в альпийских странах. Бронзовая медаль Жени расценивалась западными специалистами и прессой выше наших золотых в лыжных гонках.

И сколько уже лет прошло с тех пор, а ведь никто из наших горнолыжников не смог повторить успеха Жени на олимпиадах. Был второй прорыв наших ребят на рубеже восьмидесятых в Кубке мира. Замечательный прорыв Александра Жирова, Валерия Цыганова, Владимира Макеев, Владимира и Надежды Андреевых. Казалось: еще чуть-чуть и мы дождемся триумфа на Олимпиаде. Но не дождались.

Лишь шестое место Нади Патракеевой-Андреевой в Лейк-Плэсиде и — все. Трагическая гибель Саши Жирова оборвала надежды. Да и всем нам надо хорошенечко понять: Кубок мира и олимпиады по психилогической концентрации усилий — не одно и то же. К тому же я убежден, если бы Женя к следующей Олимпиаде 1960 года не вышла замуж, не родила бы дочку Нину (свое заслуженное человеческое счастье), она вполне реально могла бы стать олимпийской чемпионкой. «Золото» ей было по плечу, как, впрочем, и талантливому Саше Жирову да и, пожалуй, Валере Цыганову.

Однако вернусь к 1956 году. Почему после Кортина д’Ампеццо я все же не остался тренером-профессионалом? Не совершил ли я ошибку?

Во-первых, в ту пору (кроме Жени) у нас не было достаточно перспективного, сплоченного, безупречного женского резерва. А отдачи требовали немедленно. Во-вторых, я уже был врачом и журналистом, а не только тренером. В-третьих, окончив медицинский институт, ординатуру (кроме долга и благодарности за полученные знания), я вдруг приобрел заманчивую возможность, недоступную другим, взглянуть на свой любимый горнолыжный спорт с позиции врача — разгадать (и доразгадать!) те тайны, которые нас, спортсменов-горнолыжников, буквально обступали!

В-четвертых, была еще одна причина, на чей-то взгляд, возможно, несерьезно-смехотворная, но для меня принципиально-философская: превратившись из «играющего тренера» (а в те годы, едва став чемпионами СССР, мы почти все сразу становились играющими тренерами, имели своих учеников) в тренера-профессионала женской сборной, я вдруг почувствовал, что горнолыжный спорт, мой сверкающий любимый несравненный отдых, словно немножко потускнел. К прозрачности и чистоте добавились пылинки!

Думаю, что это ощущение потускнелости пришло не без влияния семьи и моих тренеров — Адриана Алексеевича Овчинникова и Вадима Евгеньевича Гиппенрейтера — типичных «играющих тренеров».

Однажды где-то я сказал, что научился виртуозным поворотам , практически самостоятельно. Это и правда, и неправда. На узловых этапах у меня были тренеры: даже два. Оба превосходные. Разные. Но ни тот, ни другой не получали за меня ни денежных премий, ни наград. Отдавали свои знания, умение, опыт просто так, на почве взаимопонимания, взаимоувлечения. Овчинников — дипломник-архитектор и страстный, отважный горнолыжник, которому вечно не хватало времени на лыжи, тренировки (ныне профессор Строгановского художественного училища). В отрочестве и юности я и мой старший брат видались с Адрианом за сезон в лучшем случае один-два раза. Но это были праздники, чудесные путешествия в неведомое: чертя горнолыжные фигуры на бумаге, сколько он через них передавал секретов, опыта, тепла! При нем я впервые стал чемпионом СССР по слалому.

А дальше тяжелая болезнь развела нас. Отлучила Адриана от большого спорта и соревнований. Он тосковал невероятно, сотворил значок, чтобы как-то быть причастным, «Мастер спорта СССР», который до сих пор носят на груди многие спортсмены, ничего не зная об авторе-художнике. Тренер же он был поразительно талантливый. Верил в своего ученика в самые трудные минуты. И никогда не подавлял инициативу. Рассматривая при подъеме в гору какую-нибудь сложную слаломную фигуру, он мне обычно говорил: «С этой стороны заход в нее надежнее, но десятые секунды потеряешь. С той — рискованнее, но быстрее. С твоей техникой я бы рискнул, пошёл отсюда… Смотри. Как хочешь». И я смотрел. Иногда оставлял в сознании два варианта захода в сложную фигуру, а решение принимал мгновенно, на ходу, в зависимости от выхода из фигуры предыдущей. Импровизация при высокой степени тренированности, по-моему, необходима.

Вадим Гиппенрейтер (ныне фотограф, автор уникальных книг, которые вряд ли вы где-нибудь достанете: «Заонежье», «Командоры», «Вулканы Камчатки», «Подмосковье») как тренер-психолог был, пожалуй, послабее Адриана. Уж очень предельно объективен, точно фотоаппарат в руках поразительного мастера: прошел ты хорошо, всех обыграл — он так и скажет, что там было у тебя на трассе, вызовет счастливый румянец на щеках, а ошибешься — утешать не станет, еще и больно уколет успехом того, кто тебя победил: «Санька Филатов мимо меня, как влитой, прошел. Два раза я успел затвором щелкнуть. А на тебя не стал и пленку тратить… Пошехонец!». «Пошехонец» — было у него любимое словечко.

Зато сколько было у Вадима разнообразнейших учеников. Как молодежь тянулась к нему! Пять лет (с 1945-го по 1949-й) проводились в Кировске чемпионаты СССР. Все победители — приезжие, аборигенов — никого. Вадим с фотоаппаратом сразу же на всю зиму стал приезжать туда. Снимал. Тренировал местных ребятишек. И поднял «поросль», да еще какую: чемпион СССР Боря Кузнецов, мастера спорта и призеры Коля Громов, Вася Тихонов, Юра Шарков, Слава Мельников, Витя Турунин, Саша Скопа, Алла Васильева... А ведь от Аллы ниточка перетянулась ко второму взлету наших горнолыжников в международных на рубеже 1980-х: Володя Андреев и Надя Патракеева-Андреева — ее ученики! Весь горнолыжный спорт в Кировске пошел практически от Гиппенрейтера.

Из Кировска в 1950-м чемпионаты СССР перекочевали под Алма-Ату на склоны Чимбулака. Там — ни одного горнолыжника-аборигена. И снова Вадим все зимы работает на Чимбулаке (по трудовому соглашению, сезонно — тогда эта форма была распространена, и я работал так же). И снова Юрий Кабин — чемпион СССР, мастера спорта Леонид Орехов и другие, команда Казахской ССР — в четверке на первенстве страны! У Вадима нет никаких «добавок» и «приставок» к былой тренерской профессии (да он никогда и не стремился к этому!), но по вкладу в нашу общую копилку многие считают — и справедливо — он — наш самый первый горнолыжный Заслуженный тренер СССР!

Ну а все-таки, что же притягивало разнокалиберную молодежь к Вадиму? Чем он их зажигал, объединял?

Вот, например, одна его полушутливая идея: соревноваться на чемпионатах СССР по скоростному спуску на одной и той же мази, чтобы выявить действительно самого сильного, отважного, а не хитреца, который (при нашей магазинной бедности) где-то раздобыл дефицитную мазишку, втихорька ею мажет свои лыжи и выигрывает соревнования не за счет умения и отваги, а благодаря хорошему скольжению на пологих и простых участках, где у отважных и умелых лыжи не скользят.

Конечно, эта идея в масштабах всей страны никогда не проходила. В ней, если хотите, есть элемент утопии, даже отрицательная сторона: идея, в частности, остановила бы прогресс мазеварения. Но согласитесь: истинно демократические, рыцарско-декабристские, благородные черты в ней были. Они-то и воспитывали, притягивали неудержимо. Команды Кировска, Казахстана, профсоюзов, где Вадим работал, мазались одной и той же мазью в состязаниях, были необычайно веселы, открыты друг к другу, остроумны. В других же командах зачастую процветала атмосфера угнетающе-тяжелая (с коварными подножками), со скрыванием друг от друга (это-то в одной команде!) лучшей мази.

Я думаю, что сегодня, когда Олимпийские игры в какой-то степени зашли в тупик,— с кровяными и прочими допингами, ультрасовременными мазями, строго секретными персонально-единичными лыжами для скоростного спуска и прочими вывертами, не имеющими ничего общего с благородными олимпийскими идеалами Кубертена, когда соревнуются между собой фактически не спортсмены, а тайные лаборатории с участием биохимиков, эндокринологов, врачей, пытающихся не выявить, а скрыть принятый спортсменом допинг, пора человечеству остановиться и подумать. Вернуться к идеалам Кубертена. Нельзя же превращать спортсменов-олимпийцев в подопытных кроликов. А раз так, то и давняя мечта Вадима Гиппенрейтера о состязаниях на одинаковой мази — не так уж утопически абсурдна.

Почему бы в самом деле на Олимпийских играх (именно на них!) не состязаться спортсменам разных стран в одинаковых условиях: на одних и тех же мазях, лыжах? А для технического прогресса мазеварения, лыж, прочего оставить Кубки мира — чисто коммерческие, профессиональные соревнования, тоже по-своему притягательные для человечества и человека.

Не исключено участие в Олимпийских играх и профессионалов с Кубков мира, но… на одинаковых лыжах, смазке да плюс еще, возможно, с небольшими гандикапами, чтобы уравнять профессионалов с обыкновенными людьми — студентами, врачами, инженерами, рабочими. Профессионалы же больше тренируются и соревнуются, их головы свободны от других забот.

Вадим, старший друг, единомышленник, еще чем был дорог: на ходу подхватывал прогрессивные горнолыжные идеи. В 1948 году в Норвегии он не был, опережающий толчок-полет и прочее не видел, но тут же после нашего возвращения из Норвегии в числе самых одержимых стал искать —и в Кировске, и в Алма-Ате — профильно новые отрезки и целые трассы скоростного спуска. Искал, поддерживал. Учился сам. Учил своих учеников.

Маленький штришок, способный пролить свет на горнолыжную историю, связать между собой поколения... Володя Макеев, наш первый горнолыжный ас «второй волны», прорвавшийся в число сильнейших мира на трассах скоростного спуска в 1978 году. Редчайший по отваге, физическим данным (атлет!)... Прямые участки проходил неподражаемо, а обрабатывал бугры-полеты грязновато. Помните? И эти огрехи в конце концов травмировали его, вывели из строя. А Саша Жиров — он, как кошка, идеально обрабатывал разнообразные бугры. Почему же был такой технический контраст между Макеевым и Жировым? Макеев вроде бы родился и вырос в Междуреченске, в больших горах. Жиров же — на подмосковных холмиках, на Шуколовской горке? Масштабы несопоставимы, они не в пользу Саши... Но в Междуреченске или Таштаголе, например, как это ни парадоксально, склоны длинные, но гладкие, на них не было и нет учебных профилей (и там никто их пока не ищет, недопонимает!), а на подмосковной Шуколовке есть учебный профиль: две «люльки-ложки». Если первую «не опередишь», не обработаешь как надо, вторая дошибет — поставит на голову, уронит!

И найден был, расчищен, подготовлен этот уникальный профиль с тремя главными маршрутами тотчас после нашего возвращения из Норвегии в 1948 году.