Первая

Великий тренер Владимир Преображенский невероятно эмоционально описал победу Евгении Сидоровой на нашей первой Олимпиаде в Италии, в 1956 году. Героиня рассказа — Нина, но это она — наша первая олимпийская чемпионка, Женя.

Журнал: «Физкультура и спорт» № 3, 1960 год
Автор: Владимир Преображенский

Посвящается призеру VII Белой Олимпиады Евгении Сидоровой.

В тот памятный год в Италию неожиданно пришли морозы. Температура в двадцать студеных градусов воспринималась как стихийное бедствие: лопались водопроводные трубы, не работала канализация, на улицах горели костры, отогревая промерзшую землю. Но на севере страны, высоко в Доломитовых Альпах в местечке Кортина д’Ампеццо, где люди, казалось, привыкли к зиме и снегу, все шло своим чередом. Приближалось начало Белой Олимпиады.

Слаломисты уезжали на последнюю тренировку по скоростному спуску.

Автобус сегодня отходил ровно в восемь. Нина вбежала с лыжами и, смущенная тем, что пришла последней, уселась в мягкое кресло. Теперь все были в сборе, можно было отправляться, но мотор работал, а машина не двигалась.

— В чем дело? — спросил кто-то.

Пожилой шофер оглянулся, указал на ветровое стекло, покрытое разводами мороза, и с безнадёжной улыбкой опустил руки на неподвижную баранку.

Спортсмены начали мерзнуть. Топот и хлопки нарастали, заглушали рокот мотора. Наконец ребята позвали переводчика, такого же черного и веселого итальянца из Венеции, как и шофер.

Они посовещались, и переводчик, ежась от холода, объяснил с напускной веселостью: «Не волнуйтесь, господа. Все в порядке, но шофер ничего не видит: белый иней. Надо немножечко ждать, когда станет тепло».

Дружный смех шарахнулся в промерзшем автобусе. Нина вскочила первой. Она быстро поднялась в ресторан отеля, попросила у официанта немного соли, положила ее в носовой платок. Войдя в автобус, Нина быстро провела кульком по стеклу перед глазами водителя. Лед мгновенно растаял. За стеклом проступили очертания розовых Доломитовых скал.

Шофер удивленно и е восхищением посмотрел на Нину. Он принял из ее рук повлажневший кулек, бережно, как драгоценность, спрятал его в нагрудный карман, включил скорость — и рассмеялся: «Браво, синьора!».

Машина тряслась, бежала вниз и вверх по извилистым улицам к подъемнику. Слаломисты шутили, громко переговаривались. Шофер иногда оборачивался и дружески подмигивал Нине. Вдруг он весело запел чистым тенором какую-то арию из итальянской оперы. По обеим сторонам шоссе сплошным потоком двигались туристы и лыжники в ярких костюмах. Знамена всех стран и спаянные кольца пяти континентов висели между домами.

Нине тоже было очень весело в этот момент. Мороз и вся эта история с ее «волшебством» развеселили ее, напомнили о далеком милом доме. Он манил к себе нестерпимо, и возвращение приближалось с каждой минутой. Но радость сегодня — в канун открытия — все же была не только от этого.

Нина умела ждать.

Радость пришла от ощущения собственной силы, от уважения к ней лучших соперниц, от реальной возможности наконец осуществить мечту.

Впервые такая мечта зародилась, пожалуй, тоже вдали от Родины — на международных соревнованиях в Норвегии. Она. тогда была почти девочка и сама не участвовала в спуске у финиша ожидая прихода наших. Их было четверо, ее старших подруг. Это была первая серьезная проба сил советских слаломисток. И Нина, стоя в сторонке, в толпе чужих, ощущая настроение зрителей, хотела только одного: чтобы свои прошли трассу без падений.

Но спуск оказался не под силу их умению. Все попадали, все четверо пришли вниз, вывалявшись в снегу.

С тех пор прошло немало времени, но, странно, она не забывала неудачи друзей.

Воспоминание жгло, как огонь, заставляло думать, искать. Почему иностранцы ходили лучше? Почему они так уверенно стояли на лыжах? Разве у нас нельзя научиться такому искусству?

И настоящее умение, зрелость пришли. Соревнования в той же Норвегии, Швейцарии, Австрии были доказательством зрелости. Ее признали. Признали даже те, кто враждебно относился к ее стране и только поэтому не желали признавать русских.

Но сегодня Нине не хотелось вспоминать об этом. Сегодня, накануне открытия, ей было просто легко и радостно от предстоящей борьбы, от скрипа морозного снега, от дыхания далекого Севера, от ощущения собственной силы и молодости.

Шофер кончил петь, и машина внезапно остановилась, словно ее вела песня. Нина вышла из автобуса. Подтянутая, стройная, поднялась она на подъемнике под самые скалы. Потуже зашнуровала ботинки, поправила очки и приготовилась к спуску.

Внизу, за носками лыж, в морозной дымке лежал, как игрушечный, город. Солнце еще не вставало, но края соседних вершин уже одевались в золото.

Когда Нинины лыжи плавно скользнули вниз, город в долине качнулся, упругий ветер пьяно ударил в лицо, первый луч солнца желтым кинжалом вырвался из-за гор.

Двухкилометровая трасса извивалась под ногами искрящейся лентой, вытягивалась в струну, потоком спадала на дно ущелья, выскакивала на поляну, змеевидной молнией врезалась в хвойный лес. Бугры и рытвины легко подбрасывали Нину в воздух, фонтаны морозного снега вырывались на поворотах, сбоку мелькали серые камни, кустарник, зеленые ели, сосны. Они были совсем рядом, но не страшили Нину. Страх уступил место смелости, ловкости, счастливому чувству полета.

Нина поднялась еще раз. И так же точно, смело и быстро, почти не ощущая усталости, повторила спуск. Щеки ее раскраснелись, волосы присыпало мелким инеем. Все шло хорошо. Тренер тоже был очень доволен. Он почти не делал ей сегодня замечаний.

Нина поднялась в третий раз и снова метнулась вниз. Но вдруг на середине трассы, когда она после крутого спада на повороте входила в лес, откуда-то со стороны из-под бугра вынырнул невысокий толстенький человек с большим рюкзаком на спине и фотоаппаратом на шее.

Широко расставив лыжи и сильно подъюживая, он, как ни в чем не бывало, бочком спускался вниз, загораживая Нине узкий проход трассы.

Ему свистели, кричали, казалось, на всех языках мира, но он ничего не слышал.

Скорость у Нины огромная. Лыжники сближались с каждой секундой. Нине оставалось либо сшибить его, либо попытаться проскочить сбоку; она выбрала последнее...

Но в глубоком снегу елового леса девушка несколько раз перевернулась через голову, ударилась о какой-то бугор. Тупая боль в плече, а вместе с нею — досада, невероятная досада от сознания случившегося, заставили ее вскрикнуть.

А Олимпийские игры продолжались. Масса людей сплошным потоком устремлялась в лес к горе, где сегодня на новой просеке разыгрывались медали женского слалома.

Склон был очень крутой, его огородили металлической сеткой, и подниматься сбоку зрителям было очень трудно. Маленький итальянец, перегруженный рюкзаком, часто падал; вместе с другими он тоже карабкался вверх, цепляясь руками за решетку. Он очень волновался. В итальянских газетах бог знает что написали про ту лучшую русскую девушку, которая, как говорили, из-за него упала на спуске. Ему хотелось самому все проверить. Он хрипел, пыхтел, но упрямо лез вверх и вдруг совсем рядом по ту сторону заграждения увидел русского тренера. Итальянец крикнул ему, помахал рукой. Но тренер его не слышал.

Русскому тренеру Авдею Семеновичу хватало своих хлопот. Все эти дни были полны раздумий. Он и сейчас не очень уверен в том, что поступил верно. Официально он поддерживал Нину. Он даже убедил других выступить за то, чтобы ее допустили к участию в слаломе с больной рукой. И больше он ничего не мог поделать — таково было ее непреклонное желание. Но кто мог ответить, что из этого выйдет?

Когда человек выходит на старт, ему уже никто не делает скидок. А у Нины от ушиба почти не поднималась рука; девушка еле держала лыжную палку, сама не могла зашнуровать ботинки.

Абсурд, фантазия — бороться с сильнейшими в мире слаломистками в таком состоянии! И все-таки он поддержал ее, поддержал потому, что вместе с нею на что-то надеялся, потому что понимал, потому что знал ее лучше других.

«Авдей Семенович, можно я еще раз спущусь? Что-то у меня не совсем хорошо получилось», — часто, когда другие уже уходили со склона, говорила она ему, краснея от застенчивости.

Когда тренер подъехал к ней после того злосчастного падения, она стояла бледная, вся в морозном снегу, прислонившись спиною к сосенке, и держалась за больное плечо. Кругом что-то кричали по-итальянски люди с повязками красного креста на рукавах. Нина же, не слыша никого, повторяла ему одно и то же: «Только, пожалуйста, никому ничего не рассказывайте, я вас очень прошу. У меня все пройдет, обязательно все пройдет! Даете слово, да?».

… Народу все прибывало. Зрители с обеих сторон плотно сжимали трассу спуска. Легкий разрозненный гул голосов нарастал с каждой минутой. Он вылился в нечто стройное, могучее, когда со старта ринулась первая участница.

Склон оказался слишком сложным для женщин, Три из семи стартовавших не добрались до финиша. Темпераментные судьи-южане явно перестарались: боясь ям на поворотах, они больше, чем надо, полили гигантскую гору водой — на ней кое-где проступили ледяные натеки.

Авдей Семенович все видел, все отмечал про себя, но окружающее будто скользило, не привлекая внимания, до тех пор, пока не наступила очередь Нины.

Перед нею загорается красный огонь — осталось десять секунд, желтый — пять; зеленый — «гоу»!

И вместе с этой международной командой «Марш!» словно что-то обрывается внутри у Авдея Семеновича, на миг глаза застилает туман. Но, когда зрение восстанавливается, Нина уже бесшумно скользит по трассе, дальше и дальше, быстрее и быстрее — легко, свободно, словно не ощущая боли.

И в этом порыве, казалось, была вся она — удивительная, сильная, неповторимая Нина, способная разгореться драгоценным огнём; когда иные могли увянуть. Лыжи Нины пересекают линию финиша. Гул голосов на время стихает и разражается с новой силой после объявления результата. По первой попытке русская девушка разделила с австрийкой Шрауб второе и третье места.

Со всех сторон ее окружают назойливые корреспонденты, мелькают вспышки их аппаратов. Друзья из Болгарии и Чехословакии стремятся тоже поздравить с успехом. Но осталась еще одна попытка. Результат считают по сумме двух. Впереди трудный, самый опасный момент!

Тренер пулей слетает вниз к Нине, как бы невзначай спиною оттирает корреспондентов, собирателей автографов. Теперь он ей нужен, как воздух. Вместе они пешком снова поднимаются вверх, шаг за шагом, до мельчайших подробностей изучают новую трассу. «Постороннее тебя не касается. Все внимание здесь, на фигурах слалома. Главное, помни: пока еще ничего не сделано!» — говорит он ей, строго и видит, как недавняя девочка, словно нехотя, пробуждается от счастливого сна, навеянного первой удачей, становится снова серьезной, творчески собранной, вдумчивой.

«Скорее бы старт. Никак не дождусь, — говорит она тренеру там, наверху, перед решающим броском. Вот и он, этот старт. Но тренер теперь не видит. спуска, потому что нетерпеливые итальянцы к моменту старта Нины валом перелезают через и под решетку, еще плотнее сжимают гору, хотят все видеть своими глазами. Русская им определенно пришлась по душе. Проводив ученицу взглядом со старта, Авдей Семенович стоит на склоне, держа в руках ее теплые вещи, и по гулу голосов, по живой волне шума, которая, нарастая, катится сверху вниз за нею, старается представить происходящее. «Вот она прошла половину трассы, вот две третьих, дальше идет быстрее, подходит к финишу...». И вдруг вся гора ахнула, тяжко вздохнула, будто растянувшееся по склону чудовище тяжело простонало. А это может означать только одно — то, невероятное, от чего у тренера перехватило дыхание, — падение, проигрыш...

Не выдержала, не дотянула... А Нина там, далеко внизу, в этот момент действительно, попав на коварную наледь, теряет равновесие, пытается опереться на лыжную палку, но рука, больная рука, не слушается ее — палка скользит и Нина падает. Ее волчком безнадежно вращает по склону, подтаскивает к красным воротам слаломной фигуры... Но в следующее мгновение, повинуясь какой-то неистощимой внутренней силе, Нина ловко вскакивает на ноги и, не остановившись, не задев ни единого флага, бурно продолжает спуск.

Взметнувшийся рев голосов, словно подхватив спортсменку, вместе с нею врывается на финиш.

Авдей Семенович слышит этот шум наверху и ничего не может понять.

Окончательно сбитый с толку, он спускается вниз под гору, пробирается в общем бесконечном потоке, в невероятной сутолоке, и неожиданно видит Нину, Нину на возвышении, на пьедестале почета!

Люди что-то кричат вокруг нее. Одни подсовывают раскрытые блокноты, другие пытаются дотянуться до нее руками.

«Руса синьорина, браво! Брависсимо, русса синьорина!» — особенно громко, неистово кричит маленький человек с фотоаппаратом на шее, смешно подскакивая на месте, безуспешно пытаясь привлечь ее внимание. Это он, тот самый виновник всех бед, Авдей Семенович сразу узнал его!

А Нина стояла и, казалось со стороны, ничего не могла понять, ничего не замечала вокруг себя. Полными слез и счастья глазами смотрела она куда-то вдаль, далеко-далеко — должно быть, за голубые горы, потому что все же, несмотря ни на что, была призером сложнейших соревнований и первой из слаломисток своей страны, открывшей путь к мировому первенству.

«Позабыла я про больную руку, как память отшибло, оперлась на палку, а та не слушается», — только и сказала она, пылая румянцем, Авдею Семеновичу, вырвавшись, наконец, из шумной толпы и усаживаясь в мягкое кресло автобуса.