«Про» всех стран, соединяйтесь! Часть 1
Раньше они были детушки, а теперь некоторые уже дедушки… Что не мешает им жечь! В 2000 году на вопросы «Вертикального мира» отвечали Роман «Акробат» Дырин, Андрей «Перестрелка» Лавров, Макс Халин, Андрей «Кирпич» Волчков, Миша Кузменков, Петя Ястребков, Митя Фесенко.
Журнал: «Вертикальный мир» № 16, 2000 год
Фото: Андрей Каменев, Наталья Лапина
Прорайдеры — понятие, давно уже привычное в мировом сноубордическом движении. Там прорайдеры смотрят со страниц толстых сноубордических журналов, прокладывают головокружительные спуски по нетронутым снежным склонам, выступают в сноубордических шоу, снимаются в фильмах и участвуют в
соревнованиях с пятизначным призовым фондом. Чем выше класс прорайдера — и
как спортсмена, и как шоумена, — тем больше он обласкан фирмами-производителями снаряжения и разными другими спонсорами.
А что происходит в России?
В жестких слаломных дисциплинах у нас есть свои «про», выступающие на
международном уровне, — Мария Тихвинская, Денис Тихомиров, Денис Зезин...
Если же говорить обо всем остальном сноубордическом движении, то люди,
олицетворяющие самую передовую его часть — перед вами.
Итак, знакомьтесь: Рома Дырин («Акробат»), Андрей Лавров («Перестрелка»), Макс
Халин («Макс»), Андрей Волчков («Кирпич»), Миша Кузменков («Миха»), Петя
Ястребков («Петяй»), Митя Фесенко («Митяй», он же «Малой», он же «Таракан»).
ПРО ДЕТСТВО
Андрей «Перестрелка» Лавров
— В детстве я очень хотел кататься на горных лыжах, а мама и папа это всерьез не принимали. Так что мне пришлось взять свои детские лыжи и загнуть их посильнее. Катался, катался и сломал одну лыжину, а в магазине таких больше не было.
Так дошло до того, что я нашел у деда какие-то охотничьи — широкие. Отпилил, покрасил, сделал крепления. Катался... Лыжи оказались прочные, только по краям
стирались. И я стал к отцу приставать, чтобы он сделал что-нибудь. И он приделал
дюралюминиевые уголки.
Лыжи больше не стирались, но и гнуться перестали тоже. А когда они попадали на этот «кант», их вообще нельзя было сдвинуть с места, и мне пришлось головки винтов
сточить. Однажды на горе богатый папа одного мальчика посмотрел на мои лыжи и сказал: «Боже мой, это ты сам сделал?». Я говорю: «Да, и мне папа еще помог». А он: «У меня дома лыжи есть старые, давай я тебе их подарю». И подарил — прямо на следующий день, «Полспорт», отпиленные. И я думаю: теперь нужны ботинки и крепления! Мама сказала, что, мол, на будущий год они мне купят. Я классе в четвертом тогда был.
Но через год мне так ничего и не купили, и я подумал: ну и фиг с этими горными лыжами! И стал на скейтборде кататься. Прогресс начался, когда к нам чехи приехали и я увидел, как они это делают… Даже поверить не мог! Они оставили всякие брошюрки, журналы с описаниями трюков. И я всю осень и зиму на ковре их дома тренировал. Чтобы соседи не ругались, я им сначала звонил, и если никто трубку не брал, стучал на ковре. За зиму я так натренировался, что весной все были в шоке! Это был 1990 год.
Максим Халин
— Я тогда на роликах катался, которые к ногам привязывались. У меня тоже был скейт, но такой, советский. Я на нем ничего не достигал — просто катался. На велосипеде тоже очень любил. Сначала на обычном «Салюте», потом на «Кроссе». Я его отделал под ВМХ и стал чуть-чуть прыгать. А в 1993-м на нормальные ролики перешел, мне 15 лет было.
Классе в седьмом увидел по телевизору соревнования по сноуборду и захотел попробовать, что же это такое. А к тому времени уже лет шесть на лыжах катался. И вот сделал я доску из фанеры, покрасил, написал «Буртон». Да, это известная история... Приделал всё, что надо… Попробовал — нифига не получилось! Вся охота пропала.
Михаил «Кальмар» Кузьменков
— Я лет с 11-ти на доске катаюсь. Так что у меня всё это в голове особенно прочно сидит. Поначалу было так: к доске прицеплена резиночка, в руке — веревочка.
Мы их сами придумывали. У нас в школе на Юго-Западной был свой клуб, где делались эти снерфы, а потом ребята дали чертежи на завод и доски стали продаваться в магазинах.
Пытались на них прыгать, но доска все время выскакивала из-под ног , поэтому были всякие мутации, типа привязать веревочку с другой стороны доски. И когда подпрыгиваешь, доску, как авоську, держишь с двух сторон. Потом уже появилась мысль закрепить ноги на доске, но так, чтобы в случае чего можно было спрыгнуть, не поломавшись. Полностью крепиться было страшно. Так появилась лямка от мягких креплений беговых лыж, потом это превратилось в нечто вроде галош.
Я не видел никаких журналов, и у меня была твердая уверенность, что эта задумка появилась здесь, в России. Я просто сам пришел к этому, катаясь на санках стоя
и на жердочке-железке боком. Потом уже у себя в Олимпийской деревне встретил людей, которые катались на пластиковых досках красивой формы с красивой веревочкой…
ПРО ВИРУС
— Кто стоял у истоков отечественного сноубординга?
Дмитрий Фесенко: Да, собственно, сложно сказать. Появился вирус…
Петр Ястребков: Я, например, первый раз сноуборд у Наташи Гризли в руках увидел, в Александровском саду.
Андрей Волчков: А я у соседа. Года четыре назад он купил сноуборд, и я тоже сразу загорелся этой темой. Поехали в магазин «Драйв», там я купил одежду, крепеж и штаны какого-то нереального трехикселего размера. Потом начал кататься и познакомился со всеми.
Роман «Акробат» Дырин
— Я начал с Ленгор. Там трамплин был. Я думал, снег — мягко. Разгонялся, прыгал
на 360 и падал на пятую точку... Было очень больно: мягкий снежок прошибался, а
под ним — обледенелая земля. Оказалось, что сноуборд поворачивается, как
скейтборд: встаешь на носок — он едет сюда, на пятку — туда. На скейте я уже умел кататься, еще до роликов начал: прыгал все эти олли, липы. Даже в соревнованиях каких-то участвовал, занял третье место. Но это меня засудили! Должно было быть второе!
Максим Халин
— У меня после первого опыта на «Буртоне», да еще в горнолыжных ботинках, никакого интереса к сноуборду не было. Потом только Рома уговорил обратно этим заняться, мы с ним по роликам знакомы были. Тогда я сделал доску с талией, чтобы поворачивать было удобно, а крепления были из автомобильной покрышки, которую
распилил кое-как... В общем — нормально! Правда, канты часто стачивались, круглыми становились, и доски ломались. Приходилось идти вечером в подъезд, выламывать новую фанеру из окна. Мы очень боялись это делать, ходили, когда уже
темно. На то, чтобы снять фанеру, уходило часа два. И как-то раз уже почти сняли,
а тут заходит мужик: «О! Опять фанеру хотели украсть!». Вышел через-минуту с молотком и все забил. Не получилась в тот раз доска.
Я контур прямо на фанере рисовал, выпиливал ножовкой, варил в тазике, чтобы стала мягкой, засовывал в батарею, загибал, красил... Вот и доска! Канты я позже начал делать из железной ленты и прибивал маленькими гвоздиками. Но этого мало было.
Андрей Лавров
— У меня все начиналось со скейтборда. На сноуборд я встал лишь потому, что зимой нечего было делать. Мой друг Макс Полянский решил, что на следующую зиму купит себе сноуборд и будет на нем убивать выходные. Я подумал: он купит, а я что — хуже? Мне тоже надо убивать выходные. Ну и купил.
Я в то время, в 1992-м, делал деки для скейтборда. За три недели наделал дек и заработал денег на бэушный Gromel. Единственная доска, которую я купил! И с тех пор стал кататься. В первый год мне не очень понравилось. Сам я особого интереса не испытывал, а Макс по истечении двух недель доску продал и мне особо не было с кем кататься…
Михаил Кузьменков
— Я с каких-то безбашенных прыжков начал, летал со всяких сугробов. Самое
экстремальное было поставить на доску крепеж, а то стремно: падаешь, а доска к
ногам прицеплена. Я себе первую доску сделал дома на самодельном прессе. Хорошая получилась: с кантами, которые были привинчены через каждые пять сантиметров шурупами, хорошо так привинчены... Держались, даже когда она сама сломалась — это я первый раз прыгнуть попробовал.
Роман Дырин
— А уменя первая доска Gromel была, я его за шесть дней сломал. Клепками потом
клепал, потому что склеить было невозможно. В общем, я тогда от досок отошел. Думал: доски постоянно ломаются — это не по мне. Упор сделал на акробатику, параллельно роликами занимался.
Андрей Лавров
— Если говорить официально, где-то в 1989 году Алексей Останигрош и Алексей
Мельников начали продвигать «жесткий» сноуборд в России. Они делали доски
Gromel и катались на жестких креплениях. Вокруг этого образовалась такая элитная тусовка, похожая на горнолыжную, что меня бесило чаще всего... Такие прибогаченные люди, которые в комбинезонах лыжных катались на сноубордах. Еще мне нравилось, когда они бугель повязывали на пояс — смотрелось супер! И мы их жестко подстебывали. Хотя сами были такие же, со своей придурью: в широких штанах и придурошных шапках. Но мы считали себя альтернативой всему, что было раньше!
Такой независимый аппендикс: Паша Поляков, Валера Евсеев, я и Виталик Михайлов. Мы хотели одного — прыгать! Прыгать и крутиться! Катались, конечно, на мягких креплениях и, мало того, на двух ремнях. Постепенно народ стал подтягиваться. Появился Миха Кузьменков, он с Грошем тогда катался, просто для удовольствия, без всякой идеи. А у нас было четкое видение того, что мы хотим. Наша идея была в трюках. В тусовке ходили журналы, и я точно знал, какой трюк хочу сделать, с каким грэбом. С опытом пришло понимание... Что круто, что некруто, какой трюк круче какого.
Дмитрий Фесенко: да, тусовка двигает и продвигает, это точно.
ПРО ДВИЖЕНИЕ
— Ну и как «вирус» перерос в «болезнь»?
Андрей Лавров
— Я сноубордом уже после школы начал заниматься. Мы с одним другом арендовали помещение и стали делать деки по моему чертежу. Деки получались очень хорошие, и мы два года жили на то, что делали их и продавали. Такой небольшой бизнес. А технология была похожа на нынешнюю. Единственное, обходились без клена, потому что он тут не используется как стройматериал. И без шелкографии. Но тогда было не до картинок — народу надо было кататься! Фирменные доски стоили дорого, а наши — сначала 7$, потом 10, 12 и 18. А закончил я все это, когда меня пригласили работать в «Дабл Блэк», или, проще, «Ди Блэк» — следующий после «Громеля» оплот российского сноубордостроения.
Максим Халин
— Именно там я и купил свою первую «фирменную» доску. Она была недорогая, но
зато я с ней намучился! Андрей, наверное, помнит. Я приезжал, мне ее клеили, а через пять дней я приезжал опять… Это была какая-то экспериментальная модель. Я тогда очень долгое время никуда не ездил — не было денег. И доску купил, можно сказать, на последние. Катался на ней в Крылатском. Сначала научился поворачивать, съезжать, потом грэбы обычные начал делать, вращения несложные: оборот и полуоборот. Потом начали кататься вместе с Акробатом и Перестрелкой. Я смотрел на них и учился.
Роман Дырин
— Да уж, у меня есть чему поучиться... Я и лифты чинить умею. Когда в Мослифте начал работать, мне даже на время тренировки по акробатике пришлось на время прекратить. Потом тренер позвонил, сказал, что его другу для номера нужен человек. Этот товарищ меня нашел, сделал все документы, и я пошел работать в цирк!
Держал перш на лбу, страховал — так, по мелочам. В общем, полтора месяца проработал, мы с номером по городам ездили. И как то приехал домой, а все наши стали в Кировск собираться на первый чемпионат, и меня с собой позвали. Ну, я доску у Перестрелки купил, и поехал дальше с цирком работать в Симферополь. Когда туда приехал, подумал: ну вот, все тусуют, а я 15 лет по гостиницам мотаться буду, — собрал вещи и уволился.
Приехал в Москву. У Гризли взял крепеж, Кирпич мне дал ботинки: в ходильные
«Саломоны» вставил валенки «Альпина» и получились сноубордические ботинки. До Кировска я катался в общей сложности шесть дней, и на месте еще дней пять. Накопали трамплин, я выполнил бэксайд 360. А мне говорят: можно и в другую сторону! И в другую получилось. После акробатики я был как кошка. Потом сальто попробовал. Ну и пошли трюки, все нереальные: бэксайд туда, сюда, бэкфлип! Так что в общем зачете (по пайпу и трамплину) я стал первым. Первым чемпионом России! Это был апрель 1995-го.
На следующий год решил прикупить себе всего. Начал крутиться. Присмотрел ботинки, прихожу в «Россиньоль» к Соколову, а там все: «О, да это чемпион России!» — и предложили мне контракт. Доску, «Бэлэнс-52», я на чемпионате выиграл. Все лето танцевал на Арбате брейк-данс, на роликах катался и 1 сентября коленку расшиб. Мне в это время позвонили: группа ехала на соревнования в Австрию и им нужен был фристайлист. Не получилось...
Михаил Кузьменков
— У меня реальное развитие началось, когда я с Грошем познакомился. Тогда наш комментатор Владимир Маслаченко привез в Москву доску «Барфут» из Канады (Прим.: аналогичную доску можно увидеть в экспозиции «Музея друзей»). Грош
этот «Барфут» весь обмерил, сделал с него матрицу, с крепежей, посмотрел, как все
внутри устроено, как склеено. И по этой технологии стал делать первые деревянные доски. За кантами ездил на завод. Все это склеивалось обычной эпоксидной смолой, поэтому периодически разваливалось. Это год 1987-й был.
В горы тогда тоже ездили с кучей инструментов и банкой эпоксидки, потому как доски расклеивались чуть ли не каждый день. Ездили в Кировск, Карпаты, Славское.
— Андрей, а как ты променял виндсерфинг на сноуборд?
Андрей Волчков
— Мы катались все лето на море, с мая по ноябрь. Иногда дней на десять в горы выезжали, как нормальные туристы: гостиница, барчик и все такое. Там тогда появились эти ребята — Перестрелка, Рома, Миха, — мы с ними связались, и началось какое-то движение. Это 1995-й год был, ноябрь.
Андрей Лавров
— А меня в свое время Паша Поляков очень вдохновил. Мы с ним прямо на горе познакомились. Он известный теннисист, вегетарианеац и при этом хорошо катается. Сразу стало интересней: появился человек, который мог подсказать. А Валера Евсеев, который как раз из Франции тогда вернулся, рассказывал, как всё на Западе происходит. И мне нравилось, что в скейтборде и сноуборде много общего. И трюки, которые у меня не получались на скейте, я довольно легко делал на сноуборде: например, всевозможные грэбы и полеты. Смотрю: интересно все-таки! И падать не больно… Хотя все равно не хочется: чем больше летишь, тем неприятней падать... Так что приходилось довольно усердно оттачивать трюки.
— Что было тогда в активе?
Андрей Лавров
— Тогда были пролеты. Метров по 6-7. Ну и подхваты, грэбы мы какие-то делали: тейл грэбы, инди грэбы, «бэкстретчер» (это чесалка такая для спины). Ты вылетаешь и прогибаешься, а доску при этом не разворачиваешь.
В конце 1992 года я встретил Радика. Радик — отец нашегосноубордостроения, самый важный, весомый отец. Он тогда делал асимметрики «Ди Блэк». Через какое-то время Радик мне позвонил и сказал: «Приходи, есть задумки. Мы тебе доску сделаем». С тех пор я у них часто стал появляться. Корректировал действия, чтобы доска лучше была.
— А ты откуда это понимал? Из опыта катания?
— Да я и не понимал особо, просто говорил, чего бы мне хотелось от доски, не объясняя, почему. К тому же я видел формы западных досок, знал ширину. И мне хотелось, чтобы доска была загнута с двух сторон, имела симметричную форму, чего раньше не было вообще.
Михаил Кузьменков
— У меня первая нормальная доска была «Крейзи Банана», загнутая с двух сторон. Единственная доска, которую я купил. Прокатался на ней два года — получил все, что мог. Тогда фильмы были: них прыгали, не жалеючи доску: по деревьям, по камням. Так же и я катался. Доска после этих экспериментов была вся в дырах. Я ходил каждый вечер, искал пробки от шампанского, и дырки заливал. Вся была в черных занозах! Потом продал. Жалко было. У меня к доске отношение как к ребенку, даже если собираюсь продать или вообще на время взял. Все равно холишь ее, лелеешь, шлифуешь...
Наташа «Гризли» Лапина
— Я могу рассказать историю про то, как Валера Евсеев, приехав из Франции, увидел Андрея Перестрелку и сказал: так жить нельзя! Надо ноги пошире, выверни их из этой слаломной стойки, тут должен быть второй загиб. И Перестрелка начал приделывать к своей доске второй загиб. И вот он по субботам-воскресеньям катался в Ромашково, а с понедельника по пятницу обратно приделывал этот тэйл, потому что он постоянно отваливался. И тоже говорил: так жить нельзя! Надо купить нормальную доску, и все будет иначе. Потом приехал какой-то иностранный журналист и подарил ему борд. У Перестрелки тогда еще ботинки были разного цвета...
Андрей Лавров
— Ну да, Мики Вукович из Transworld Snowboarding, который жил у меня одно время, подарил мне старый Burton. Доска была хорошая, правда, немного старомодная. Обрубленная, с двумя загибами. Но переделать ее под новомодную было нереально. Я тогда райдером «Ди Блэк» был, так что первая доска — сам понимаешь, а вторая — Burton, на нем откатался, в горы брал.
А ботинки действительно были замечательные: один коричневый, другой черный. Я ходил и говорил всем: вы что, эту модель не знаете? Это «гуфи». Тогда в моде была всякая придурь сноубордическая. И я косил, что это специальная модель. Иметь фирменные придурошные ботинки было почетно.
Вообще, хорошее было время. Года с 1993-го мы все вместе стали ездить. Только Миха постоянно опаздывал, постоянно! Зато он стал первым человеком, который на моих глазах сделал 360. Это было достойно!
Помню кульминационный день в Парамоново, когда мы реально раскатались. Солнышко в одном месте снег подтопило, и мы начали прыгать с этого пупыря. Люди мимо проезжают, а мы и так, и эдак, и крутимся... И получалось все!
Потом я вышел на «мировой уровень» — меня от «Ди Блэк» отправили на чемпионат мира в Швейцарию, в Давос. Было это в 1995-м. Дали экипировку, доску, крепления и, как котенка, кинули в Европу. И я, почти не зная языка и не очень понимая, чего от меня вообще хотят, находился там восемь дней. Ну, вспомнил, конечно, весь английский, который в школе выучил. Посмотрел на кумира — Терье Хааконсена. И вживую увидел настоящий хаф-пайп.
— Ну и ты воодушевился?
— Нет, я испугался! Я приехал назад, схватившись за голову: это все нереально! Отошел только через месяц, в Кировске. Посмотрел на всех — и стало чуть спокойней. А в Давосе я тогда перекатался и плохо выступил: делал 540 — и падал. Да и вообще, я раньше не любил соревнования. Думал, что это все коммерция. А потом понял, что соревнование возбуждает, моторит. Когда ты выступаешь, ты не можешь кататься просто так. Есть огромный стимул: люди ждут от тебя чего-то такого... фурора! И ты не можешь его не дать, иначе ты — не ты. Так что я это дело очень даже полюбил. Особенно когда с автографами приставать начинают... Смешно, конечно.
Роман Дырин
— Без соревнований никак. И в наших нужно участвовать, и в международных. Мне по этапам кубка очень надо было ездить, очки набирать на Олимпиаду, а я по полной программе не мог, жена вскрылась бы тут одна с ребенком. Но на два старта все же попал. В Хинтертуксе потренировался, всего два дня, правда: потом плохая погода началась. Поехал в Тинь на второй этап. На двух этапах был и ни одного балла не набрал. Там надо было в полтинник — в первые пятьдесят человек — попасть, чтобы хотя бы один балл получить. Там было очень много народу из ISF. А соревноваться с Даниэль Франками, Литаварами и Кульбергами этими — просто без мазы. И был я там сотый какой-то из ста двадцати… Нет, ну двадцать человек я сделал по-любому!
Можно было, конечно, после Нового года попробовать… Но я тогда на Домбай уехал. А после уже некогда было, визу не успел сделать. Я с Домбая вернулся, а этап в Италии, или еще где-то там, через два дня. Так что я на него физически не успевал. В общем, не удалось набрать очков на Олимпиаду. Но, думаю, не все еще потеряно: другие Олимпиады будут.
ПРО ЖИЗНЬ
— Как становятся прорайдерами?
Андрей Волчков
— Выиграл я как-то соревнования в бордер-кроссе и фристайле... Потом кто-то сказал, что К2 заинтересовались, я им позвонил, и все очень быстро получилось.
Роман Дырин
— Когда я во второй раз в Кировск поехал, у меня уже была доска «Россиньоль», крепления, ботинки. Так что «про» я уже пять лет. Правда, тогда денег не платили — только оборудование давали. Поэтому какое-то время я еще в «Мослифте» проработал. Потом на роликах начались контракты. Меня в магазин взяли, тогда я и уволился из «Мослифта». Потом «Россиньоль» на жизнь стал платить, призовые пошли, доски выигрывал. В магазине «Кеттлер-спорт» летом работал. Потом с «Рочесом» начался серьезный контракт — там нормальные деньги платили, это сезон 1997/98 был.
Я туда и Митю Фесенко привел, а потом они всю команду купили — 5 человек. В общем, три года я на «Россиньоле» прокатался, о чем не жалею. А потом я решил фирму поменять, другие доски попробовать. Смотрю, «Саломон» скупил кучу европейских профессионалов, значит, думаю, могут и у нас этим заняться. В общем, все сложилось удачно, контракт у меня до декабря 2000 года.
Что потом — не знаю... Буду кататься, но хотелось бы одновременно и делом заняться в этой же или смежной области. Мало ли что... Может быть, в школе сноубордической работать, если такая появится.
— Реально заработать на уроках?
Петр Ястребков
— Да. Мы работали прошлой зимой в «Волене», иногда до 800 рублей в день получали, но это максимум, в среднем выходило 400. Но это нестабильный заработок. Что-то более серьезное нужно, может быть, торговый бизнес, но обязательно околоспортивный.
Роман Дырин
— Если о прорайдерстве говорить, то нужно больше ездить по Европе, чего-то достигать и заключать контракты там, напрямую, а не через представителей в Москве. Митяй, а что у тебя с «Коламбией», кстати?
Дмитрий Фесенко: Ничего пока. Был летний контракт. Лето пролетело — все осталось позади.
Роман Дырин: Захожу на днях в магазин «Адреналин Спорт». Мне говорят: «Был тут один — Митя Таракан — попросил зарплату в 700 долларов. Мы сказали, что подумаем».
Андрей Лавров
— Как иу Ромы, у меня первый контракт был с «Россиньолом» в сезоне 1996/97. Сейчас это, наверное, мечта любого райдера. Поездки по России, за границу, экипировка, зарплата за месяц… Перед россиньольным контрактом мы с Виталиком сделали первый летний лагерь в Приэльбрусье. Это было лето 1996 года. Потом мне в «Бёртоне» предложили работать менеджером и райдером сразу. Естественно, толка из этого не вышло. Либо ты менеджер, либо райдер. Торговля и катание — несовместимые вещи. Катание только с рекламной деятельностью как-то можно совместить.
Михаил Кузьменков
— Мне три года назад ребята из «Бёртона» предложили работу и кататься за них. Я
тогда в МГУ работал с компьютерами, после радиомеханического техникума. Но согласился, конечно, сразу. Параллельно предлагали контракт с Nitro, но слишком жесткий. Я отказался — ответственность чересчур большая.
Максим Халин: а я от Nitro Snowboards на первые свои соревнования, Кубок O’Neil 1995/96, поехал. Постарался там — и как-то себя проявил. С тех пор я за Nitro катаюсь.
— А у кого сейчас какие контракты?
Дмитрий Фесенко: сейчас контракт только у Ромы, остальные — свободные люди.
Максим Халин: да, у меня сноубордических контрактов, как таковых, нет. Но есть хорошие отношения со спонсорами, и они без контракта выполняют то, что обычно входит в официальный документ. Я говорю, что мне надо, они говорят, что им надо. И мы договариваемся. Правда, я тут не поехал на какой-то чемпионат очень крутой, шеф был недоволен, и я получил пендель.
Петр Ястребков: конечно, существуют договоренности с прошлыми спонсорами, но это все бабушка надвое сказала. Бумажки ни у кого нет. То есть тебе в любой момент могут сказать, что больше нет средств, но и ты можешь уйти, когда захочешь. Вольный художник, короче. Но те фирмы, за которые мы катались, довольны, никого мы, по-моему, в обиде не оставили.
Роман Дырин
— Мне «Саломон» вот как сказал: мы ищем универсалов, чтобы в одном лице «убить» и зиму, и лето... Летом — ролики, зимой — сноуборд. Так что я их только поэтому устроил. Пришел за зимним контрактом, а они сами предложили еще и ролики. Была попытка из меня акционерное общество сделать, чтобы в меня вкладывали деньги — транспортная компания, пищевая… Одна будет перевозить, другая — кормить… А банк пусть зарплату выдает! В итоге, посовещавшись между собой, они выделили под меня бюджет, заключили контракт аж на два года. Время, конечно, меняется... Но ведь и контракт можно пересмотреть. Может я буду чемпионом мира, и мне будут нужны совершенно другие деньги!
Петр Ястребков: у всех остальных контракты закончились. У меня в прошлом году с К2 в декабре начался, в феврале закончился. Мы там вместе с Кирпичом были.
— Тебе всё оплачивали?
Петр Ястребков: ну как всё... Дали оборудование, оплачивали поездки, подъемники, одежду давали...
— А про стипендию речь не шла?
Андрей Волчков: у нас-то шла, а у них почему-то нет. Мы когда с Петей пришли, нам сказали: «Мы вас не знаем, поэтому покатайтесь месяца два. Если все то, о чем вы говорите, имеет место, посмотрим»…
Роман Дырин: а Митя вообще в прошлом сезоне сказал: «Я не буду больше кататься на сноуборде: у меня нет спонсоров».
Андрей Волчков: Митяй — самый главный профессионал у нас. Его заспонсировали, когда он нам по колено ростом был!
— Реально сейчас жить и на досках кататься, имея только спонсорский контракт?
Петр Ястребков: вот посмотри на Рому. У него жена, семья, машина и мобила, и все это требует денег.
Дмитрий Фесенко: если честно, то мы не катаемся на том уровне, на каком нас оплачивают. Мы стоим того, чтобы нам дазали доски, одежду, но стипендий мы не стоим. У кого-то из нас уровень выше, у кого-то ниже, но в общем — посредственный. На роликах получше.
Петр Ястребков: ты сейчас договоришься до того, что нам вообще всё перестанут давать!
Роман Дырин: если ты выбираешь только катание, то никаких проблем: катаешься себе в удовольствие, иногда этим же подрабатываешь. Но у меня учеба, работа, семья. Жить надо на что-то. Так бы я мог везде со сборной России ездить.
Андрей Волчков: жить можно во время каких-то крупных акций. Зимой лучше: акции проходят чаще.
— Что нужно, чтобы с тобой заключили контракт? Насколько я знаю, на Западе для этого нужно быть еще и хорошим шоуменом.
Петр Ястребков: Да, но у нас фирмам не до шоу. Они продали свой тозар и успокоились, дальнейшего развития не происходит. А на Западе фирма заинтересована в шоу, раскрутке, потому что в итоге от этого зависит, как дальше будет продаваться тот же самый товар.
Андрей Лавров: у нас пока нет четкой схемы работы с прорайдерами. Если ее определить, все бы встало на свои места. Многие фирмы, у которых есть прорайдеры, не знают толком, зачем они им нужны, поэтому не могут ни вкладываться в них с уверенностью, ни отказаться окончательно.
— Прорайдер — это важно?
Андрей Лавров: конечно. Что такое прорайдер? Спортсмен, циркач и шоумен одновременно, и во всем профессионал. А целая команда может устроить по-настоящему красивое и стильное мероприятие, которое будет полезно
всем: и тем, кто продает доски, и тем, кто хочет на них кататься.
— Ты бы смог организовать эту работу? И каким образом?
Андрей Лавров: секрет. Ноу-хау. Я этим и занимаюсь. Моя задача — до конца остаться в деле и не проиграть...
— В чем отличие наших прорайдеров от западных?
Андрей Лавров: там эта схема, которую я пытаюсь здесь запустить, уже отлажена. Надо, между прочим, и прорайдеров поставить на место: кого-то поднять за недостатком пафоса, кого-то опустить за переизбытком его. И вообще, команда — огромный потенциал для рекламы. Это мало кто понимает и почти никто не знает, как ее правильно использовать.
Райдер — один в поле воин, а команда — сила. Это первый эшелон, люди, которые от природы умеют делать шоу, так что их не надо ничему учить. Вон посмотри на Митяя — это ходячее шоу!
Роман Дырин: хорошо, если у Перестрелки все получится, мы ему большое спасибо скажем. Пока же на те контракты, которые существуют у нас в России, очень трудно прожить, особенно если уже есть семья.
Хотя, когда я заключал последний контракт, это сыграло положительную роль. Меня хотели чем-то еще озадачить, но я сказал, что могу только кататься: у меня ж семья! Надо бывать дома, и денег много надо. Может быть, поэтому мне выделили такую
зарплату, которая есть. Это, конечно, не ахти какие деньги, но все же платформа, существовать можно.
Дмитрий Фесенко: на самом деле, возможностей кататься на сноуборде очень мало. Поэтому новый народ больше появляется в роликах. Место для тренировки найти проще, поэтому трюки осваиваются быстрей.
Андрей Волчков: беда в том, что у нас где горы — особо денег нет, где деньги — нет гор. Хотя те, у кого деньги, могут купить все в городе и на те же деньги поехать в горы тренироваться. Конечно, если бы все это было друг к другу поближе, то и движение было бы побольше, как в Европе.
Роман Дырин: мы были первыми, кто заключил контракты со спонсорами. Ездили тренироваться и на соревнования уже за их счет. И у нас было развитие. Те ребята, которые сейчас появляются, лишены такой возможности, денег разъезжать по соревнованиям нет, и спонсоров тоже. Замкнутый круг.
Андрей Волчков: нам, конечно, нужны соревнования: они не дают расслабиться, и самый пустячный трюк хочется сделать так, чтобы все ахнули. Это опять-таки развитие, особенно, когда они проводятся и среди широкой публики, как прошлой зимой в Крылатском. Появляются новые люди, растет уровень.
Роман Дырин: важны не только соревнования сами по себе, но и призовой фонд. Это огромный стимул в первую очередь для новичков. У нас к этому не очень серьезно подходят, так что участвуешь просто ради победы. Да, тебе дадут штаны, доску, может быть ботинки в качестве приза. Но важна денежная премия, чтобы опять же развиваться дальше. При хорошем призовом фонде есть смысл рвать задницу. Потому что, если приз — штаны, ты думаешь: у меня уже есть штаны, и очень неплохие. Прыгаешь пару раз, чтобы фотограф снял, и не стараешься особо. Если соревнования организовываются грамотно и хорошо спонсируются, это незаменимая вещь.
— Из того, что проводилось, что больше всего запомнилось?
Петр Ястребков: в прошлом году — Самара. Там все было организовано от и до. Только снега не было трамплины нормально построить. А по трамплинам мне Домбай запомнился, там с одного, абсолютно нереального, полет был метров двадцать! Его сначала слишком уж стремным сделали, но мы его подрезали и катались.
Дмитрий Фесенко: радуют мероприятия, где музыка, трамплины и дечонки. В этом отношении Самара была на высоте.
Андрей Волчков: приятно, когда много людей, как в цирке.
Роман Дырин: интересны такие акции, как «Нескафе», где собирается много народу, строится трамплин, музыка играет… Как в Самаре было. Адреналин по полной программе. Вообще, когда в провинциальных городах что-то устраивается, то очень много народу приходит.
В Петропавловске-Камчатском здорово было. Домбайские акции неплохие. В Приэльбрусье можно было бы ездить, если бы побольше денег выделяли. Я имею в виду летом, чтобы и покататься, и по ущельям полазить...
Дмитрий Фесенко: на Камчатку ехать было долго и лень, и я вместо себя Миху отослал... И вообще, в прошлом году совсем было забросил сноуборд. Но потом меня убедили. А на самом деле мне доска нужна просто для поддержания тонуса, как утренняя пробежка. Летом на роликах катаюсь, это интересней, но сноуборд тоже кайфово.
Роман Дырин: каждый свое что-то выбирает. Интересно не всем, а на сноуборде еще очень красиво, и промежуток отдыха большой... В Москве ведь не покатаешься, разве что фристайл, и то редко. Но в горах настоящий рай. А ролики — городской вид катания… Урбанистический.
Андрей Лавров: у меня есть такой пафос. Роллеры — так себе. Но ведь Макс — роллер, Митяй — роллер. Когда мы, например, в парке катаемся, я в шутку могу сказать: «Да вы роллеры! Идите туда катайтесь!».
Максим Халин: мы — инлайн-скейтеры, а не роллеры.
Андрей Лавров: вот видишь, он считает, что он инлайн-скейтер, а я-то знаю, что он роллер... Но это не разобьет нашу дружбу!
ПРО ФРИРАЙД
Роман Дырин: фрирайд — это тот же фристайл, только с рюкзачком.
Максим Халин: с фрирайдом у меня были проблемы. Я не ездил в горы и не знал, что такое настоящий снег. Когда приехал, мне очень понравилось спускаться — я так никогда не съезжал, так долго. Даже иногда ехал и думал: поскорее бы все это закончилось...
— Михаил, ты снискал себе славу самого отъявленного фрирайдера. На вопрос «Кто лучше всех фрирайдит?» все отвечали: пожалуй, Петуханыч!
Михаил Кузьменков
— Я когда на Эльбрусе катался, испробовал все самые сложные места. Мне потом нотации читали: мол, себя не бережешь и других подставляешь! Просто я показал ребятам, где сам катался, а они чуть с горы не свалились. И как-то я близко к сердцу
это воспринял — хотел уезжать. Но меня отговорили. Я остался, и мы с ребятами стали везде лазить. Так подружились, что вместе от спасателей сматывались. Потом уже они нам объяснили, чем это чревато.
Ты проезжаешь опасное место и оставляешь след, а по нему едут менее опытные и могут просто не проехать, погибнуть. Поэтому мы потом в те места, где опасно, тайком уходили, такими хитрыми ходами, чтобы нельзя было проследить. Если опыта мало, то по следу трудно определить, с какой скоростью ехал человек. Он, может, уже исследовал местность, а ты идешь за ним, не думая, а там — карниз. Реальная опасность. Плюс лавины.
Я сначала о них ничего не знал, в фильмах только видел и был уверен, что всегда можно выкарабкаться — такой подростковый максимализм. Да я и вообще так катался — на полную катушку, не жалея никаких сил. Случится и случится, мне было все равно! До тех пор, пока, как Перестрелка говорит, не пришло понимание.
ПРО ТРЮКИ
— У кого в активе сколько трюков?
Дмитрий Фесенко: много у всех, и они не повторяются. Все зависит от индивидуального стиля, тактики исполнения. Буквально один специфический
жест рукой создает разницу. (Митя демонстрирует специфический жест рукой...).
Андрей Волчков: точно, у каждого свои особенности. Для Ромы сальто было легче, чем прямой полет. Он сам говорил, что ему летать прямо сложнее, чем крутиться. Хотя, по-моему, нет такого понятия — «сложный трюк». Он сложный до тех пор, пока ты его не умеешь делать. Потом учишься, и он переходит на автоматизм.
ЧАСТЬ 2 ПО ССЫЛКЕ
Журнал: «Вертикальный мир» № 16, 2000 год
Фото: Андрей Каменев, Наталья Лапина
Прорайдеры — понятие, давно уже привычное в мировом сноубордическом движении. Там прорайдеры смотрят со страниц толстых сноубордических журналов, прокладывают головокружительные спуски по нетронутым снежным склонам, выступают в сноубордических шоу, снимаются в фильмах и участвуют в
соревнованиях с пятизначным призовым фондом. Чем выше класс прорайдера — и
как спортсмена, и как шоумена, — тем больше он обласкан фирмами-производителями снаряжения и разными другими спонсорами.
А что происходит в России?
В жестких слаломных дисциплинах у нас есть свои «про», выступающие на
международном уровне, — Мария Тихвинская, Денис Тихомиров, Денис Зезин...
Если же говорить обо всем остальном сноубордическом движении, то люди,
олицетворяющие самую передовую его часть — перед вами.
Итак, знакомьтесь: Рома Дырин («Акробат»), Андрей Лавров («Перестрелка»), Макс
Халин («Макс»), Андрей Волчков («Кирпич»), Миша Кузменков («Миха»), Петя
Ястребков («Петяй»), Митя Фесенко («Митяй», он же «Малой», он же «Таракан»).
ПРО ДЕТСТВО
Андрей «Перестрелка» Лавров
— В детстве я очень хотел кататься на горных лыжах, а мама и папа это всерьез не принимали. Так что мне пришлось взять свои детские лыжи и загнуть их посильнее. Катался, катался и сломал одну лыжину, а в магазине таких больше не было.
Так дошло до того, что я нашел у деда какие-то охотничьи — широкие. Отпилил, покрасил, сделал крепления. Катался... Лыжи оказались прочные, только по краям
стирались. И я стал к отцу приставать, чтобы он сделал что-нибудь. И он приделал
дюралюминиевые уголки.
Лыжи больше не стирались, но и гнуться перестали тоже. А когда они попадали на этот «кант», их вообще нельзя было сдвинуть с места, и мне пришлось головки винтов
сточить. Однажды на горе богатый папа одного мальчика посмотрел на мои лыжи и сказал: «Боже мой, это ты сам сделал?». Я говорю: «Да, и мне папа еще помог». А он: «У меня дома лыжи есть старые, давай я тебе их подарю». И подарил — прямо на следующий день, «Полспорт», отпиленные. И я думаю: теперь нужны ботинки и крепления! Мама сказала, что, мол, на будущий год они мне купят. Я классе в четвертом тогда был.
Но через год мне так ничего и не купили, и я подумал: ну и фиг с этими горными лыжами! И стал на скейтборде кататься. Прогресс начался, когда к нам чехи приехали и я увидел, как они это делают… Даже поверить не мог! Они оставили всякие брошюрки, журналы с описаниями трюков. И я всю осень и зиму на ковре их дома тренировал. Чтобы соседи не ругались, я им сначала звонил, и если никто трубку не брал, стучал на ковре. За зиму я так натренировался, что весной все были в шоке! Это был 1990 год.
Максим Халин
— Я тогда на роликах катался, которые к ногам привязывались. У меня тоже был скейт, но такой, советский. Я на нем ничего не достигал — просто катался. На велосипеде тоже очень любил. Сначала на обычном «Салюте», потом на «Кроссе». Я его отделал под ВМХ и стал чуть-чуть прыгать. А в 1993-м на нормальные ролики перешел, мне 15 лет было.
Классе в седьмом увидел по телевизору соревнования по сноуборду и захотел попробовать, что же это такое. А к тому времени уже лет шесть на лыжах катался. И вот сделал я доску из фанеры, покрасил, написал «Буртон». Да, это известная история... Приделал всё, что надо… Попробовал — нифига не получилось! Вся охота пропала.
Михаил «Кальмар» Кузьменков
— Я лет с 11-ти на доске катаюсь. Так что у меня всё это в голове особенно прочно сидит. Поначалу было так: к доске прицеплена резиночка, в руке — веревочка.
Мы их сами придумывали. У нас в школе на Юго-Западной был свой клуб, где делались эти снерфы, а потом ребята дали чертежи на завод и доски стали продаваться в магазинах.
Пытались на них прыгать, но доска все время выскакивала из-под ног , поэтому были всякие мутации, типа привязать веревочку с другой стороны доски. И когда подпрыгиваешь, доску, как авоську, держишь с двух сторон. Потом уже появилась мысль закрепить ноги на доске, но так, чтобы в случае чего можно было спрыгнуть, не поломавшись. Полностью крепиться было страшно. Так появилась лямка от мягких креплений беговых лыж, потом это превратилось в нечто вроде галош.
Я не видел никаких журналов, и у меня была твердая уверенность, что эта задумка появилась здесь, в России. Я просто сам пришел к этому, катаясь на санках стоя
и на жердочке-железке боком. Потом уже у себя в Олимпийской деревне встретил людей, которые катались на пластиковых досках красивой формы с красивой веревочкой…
ПРО ВИРУС
— Кто стоял у истоков отечественного сноубординга?
Дмитрий Фесенко: Да, собственно, сложно сказать. Появился вирус…
Петр Ястребков: Я, например, первый раз сноуборд у Наташи Гризли в руках увидел, в Александровском саду.
Андрей Волчков: А я у соседа. Года четыре назад он купил сноуборд, и я тоже сразу загорелся этой темой. Поехали в магазин «Драйв», там я купил одежду, крепеж и штаны какого-то нереального трехикселего размера. Потом начал кататься и познакомился со всеми.
Роман «Акробат» Дырин
— Я начал с Ленгор. Там трамплин был. Я думал, снег — мягко. Разгонялся, прыгал
на 360 и падал на пятую точку... Было очень больно: мягкий снежок прошибался, а
под ним — обледенелая земля. Оказалось, что сноуборд поворачивается, как
скейтборд: встаешь на носок — он едет сюда, на пятку — туда. На скейте я уже умел кататься, еще до роликов начал: прыгал все эти олли, липы. Даже в соревнованиях каких-то участвовал, занял третье место. Но это меня засудили! Должно было быть второе!
Максим Халин
— У меня после первого опыта на «Буртоне», да еще в горнолыжных ботинках, никакого интереса к сноуборду не было. Потом только Рома уговорил обратно этим заняться, мы с ним по роликам знакомы были. Тогда я сделал доску с талией, чтобы поворачивать было удобно, а крепления были из автомобильной покрышки, которую
распилил кое-как... В общем — нормально! Правда, канты часто стачивались, круглыми становились, и доски ломались. Приходилось идти вечером в подъезд, выламывать новую фанеру из окна. Мы очень боялись это делать, ходили, когда уже
темно. На то, чтобы снять фанеру, уходило часа два. И как-то раз уже почти сняли,
а тут заходит мужик: «О! Опять фанеру хотели украсть!». Вышел через-минуту с молотком и все забил. Не получилась в тот раз доска.
Я контур прямо на фанере рисовал, выпиливал ножовкой, варил в тазике, чтобы стала мягкой, засовывал в батарею, загибал, красил... Вот и доска! Канты я позже начал делать из железной ленты и прибивал маленькими гвоздиками. Но этого мало было.
Андрей Лавров
— У меня все начиналось со скейтборда. На сноуборд я встал лишь потому, что зимой нечего было делать. Мой друг Макс Полянский решил, что на следующую зиму купит себе сноуборд и будет на нем убивать выходные. Я подумал: он купит, а я что — хуже? Мне тоже надо убивать выходные. Ну и купил.
Я в то время, в 1992-м, делал деки для скейтборда. За три недели наделал дек и заработал денег на бэушный Gromel. Единственная доска, которую я купил! И с тех пор стал кататься. В первый год мне не очень понравилось. Сам я особого интереса не испытывал, а Макс по истечении двух недель доску продал и мне особо не было с кем кататься…
Михаил Кузьменков
— Я с каких-то безбашенных прыжков начал, летал со всяких сугробов. Самое
экстремальное было поставить на доску крепеж, а то стремно: падаешь, а доска к
ногам прицеплена. Я себе первую доску сделал дома на самодельном прессе. Хорошая получилась: с кантами, которые были привинчены через каждые пять сантиметров шурупами, хорошо так привинчены... Держались, даже когда она сама сломалась — это я первый раз прыгнуть попробовал.
Роман Дырин
— А уменя первая доска Gromel была, я его за шесть дней сломал. Клепками потом
клепал, потому что склеить было невозможно. В общем, я тогда от досок отошел. Думал: доски постоянно ломаются — это не по мне. Упор сделал на акробатику, параллельно роликами занимался.
Андрей Лавров
— Если говорить официально, где-то в 1989 году Алексей Останигрош и Алексей
Мельников начали продвигать «жесткий» сноуборд в России. Они делали доски
Gromel и катались на жестких креплениях. Вокруг этого образовалась такая элитная тусовка, похожая на горнолыжную, что меня бесило чаще всего... Такие прибогаченные люди, которые в комбинезонах лыжных катались на сноубордах. Еще мне нравилось, когда они бугель повязывали на пояс — смотрелось супер! И мы их жестко подстебывали. Хотя сами были такие же, со своей придурью: в широких штанах и придурошных шапках. Но мы считали себя альтернативой всему, что было раньше!
Такой независимый аппендикс: Паша Поляков, Валера Евсеев, я и Виталик Михайлов. Мы хотели одного — прыгать! Прыгать и крутиться! Катались, конечно, на мягких креплениях и, мало того, на двух ремнях. Постепенно народ стал подтягиваться. Появился Миха Кузьменков, он с Грошем тогда катался, просто для удовольствия, без всякой идеи. А у нас было четкое видение того, что мы хотим. Наша идея была в трюках. В тусовке ходили журналы, и я точно знал, какой трюк хочу сделать, с каким грэбом. С опытом пришло понимание... Что круто, что некруто, какой трюк круче какого.
Дмитрий Фесенко: да, тусовка двигает и продвигает, это точно.
ПРО ДВИЖЕНИЕ
— Ну и как «вирус» перерос в «болезнь»?
Андрей Лавров
— Я сноубордом уже после школы начал заниматься. Мы с одним другом арендовали помещение и стали делать деки по моему чертежу. Деки получались очень хорошие, и мы два года жили на то, что делали их и продавали. Такой небольшой бизнес. А технология была похожа на нынешнюю. Единственное, обходились без клена, потому что он тут не используется как стройматериал. И без шелкографии. Но тогда было не до картинок — народу надо было кататься! Фирменные доски стоили дорого, а наши — сначала 7$, потом 10, 12 и 18. А закончил я все это, когда меня пригласили работать в «Дабл Блэк», или, проще, «Ди Блэк» — следующий после «Громеля» оплот российского сноубордостроения.
Максим Халин
— Именно там я и купил свою первую «фирменную» доску. Она была недорогая, но
зато я с ней намучился! Андрей, наверное, помнит. Я приезжал, мне ее клеили, а через пять дней я приезжал опять… Это была какая-то экспериментальная модель. Я тогда очень долгое время никуда не ездил — не было денег. И доску купил, можно сказать, на последние. Катался на ней в Крылатском. Сначала научился поворачивать, съезжать, потом грэбы обычные начал делать, вращения несложные: оборот и полуоборот. Потом начали кататься вместе с Акробатом и Перестрелкой. Я смотрел на них и учился.
Роман Дырин
— Да уж, у меня есть чему поучиться... Я и лифты чинить умею. Когда в Мослифте начал работать, мне даже на время тренировки по акробатике пришлось на время прекратить. Потом тренер позвонил, сказал, что его другу для номера нужен человек. Этот товарищ меня нашел, сделал все документы, и я пошел работать в цирк!
Держал перш на лбу, страховал — так, по мелочам. В общем, полтора месяца проработал, мы с номером по городам ездили. И как то приехал домой, а все наши стали в Кировск собираться на первый чемпионат, и меня с собой позвали. Ну, я доску у Перестрелки купил, и поехал дальше с цирком работать в Симферополь. Когда туда приехал, подумал: ну вот, все тусуют, а я 15 лет по гостиницам мотаться буду, — собрал вещи и уволился.
Приехал в Москву. У Гризли взял крепеж, Кирпич мне дал ботинки: в ходильные
«Саломоны» вставил валенки «Альпина» и получились сноубордические ботинки. До Кировска я катался в общей сложности шесть дней, и на месте еще дней пять. Накопали трамплин, я выполнил бэксайд 360. А мне говорят: можно и в другую сторону! И в другую получилось. После акробатики я был как кошка. Потом сальто попробовал. Ну и пошли трюки, все нереальные: бэксайд туда, сюда, бэкфлип! Так что в общем зачете (по пайпу и трамплину) я стал первым. Первым чемпионом России! Это был апрель 1995-го.
На следующий год решил прикупить себе всего. Начал крутиться. Присмотрел ботинки, прихожу в «Россиньоль» к Соколову, а там все: «О, да это чемпион России!» — и предложили мне контракт. Доску, «Бэлэнс-52», я на чемпионате выиграл. Все лето танцевал на Арбате брейк-данс, на роликах катался и 1 сентября коленку расшиб. Мне в это время позвонили: группа ехала на соревнования в Австрию и им нужен был фристайлист. Не получилось...
Михаил Кузьменков
— У меня реальное развитие началось, когда я с Грошем познакомился. Тогда наш комментатор Владимир Маслаченко привез в Москву доску «Барфут» из Канады (Прим.: аналогичную доску можно увидеть в экспозиции «Музея друзей»). Грош
этот «Барфут» весь обмерил, сделал с него матрицу, с крепежей, посмотрел, как все
внутри устроено, как склеено. И по этой технологии стал делать первые деревянные доски. За кантами ездил на завод. Все это склеивалось обычной эпоксидной смолой, поэтому периодически разваливалось. Это год 1987-й был.
В горы тогда тоже ездили с кучей инструментов и банкой эпоксидки, потому как доски расклеивались чуть ли не каждый день. Ездили в Кировск, Карпаты, Славское.
— Андрей, а как ты променял виндсерфинг на сноуборд?
Андрей Волчков
— Мы катались все лето на море, с мая по ноябрь. Иногда дней на десять в горы выезжали, как нормальные туристы: гостиница, барчик и все такое. Там тогда появились эти ребята — Перестрелка, Рома, Миха, — мы с ними связались, и началось какое-то движение. Это 1995-й год был, ноябрь.
Андрей Лавров
— А меня в свое время Паша Поляков очень вдохновил. Мы с ним прямо на горе познакомились. Он известный теннисист, вегетарианеац и при этом хорошо катается. Сразу стало интересней: появился человек, который мог подсказать. А Валера Евсеев, который как раз из Франции тогда вернулся, рассказывал, как всё на Западе происходит. И мне нравилось, что в скейтборде и сноуборде много общего. И трюки, которые у меня не получались на скейте, я довольно легко делал на сноуборде: например, всевозможные грэбы и полеты. Смотрю: интересно все-таки! И падать не больно… Хотя все равно не хочется: чем больше летишь, тем неприятней падать... Так что приходилось довольно усердно оттачивать трюки.
— Что было тогда в активе?
Андрей Лавров
— Тогда были пролеты. Метров по 6-7. Ну и подхваты, грэбы мы какие-то делали: тейл грэбы, инди грэбы, «бэкстретчер» (это чесалка такая для спины). Ты вылетаешь и прогибаешься, а доску при этом не разворачиваешь.
В конце 1992 года я встретил Радика. Радик — отец нашегосноубордостроения, самый важный, весомый отец. Он тогда делал асимметрики «Ди Блэк». Через какое-то время Радик мне позвонил и сказал: «Приходи, есть задумки. Мы тебе доску сделаем». С тех пор я у них часто стал появляться. Корректировал действия, чтобы доска лучше была.
— А ты откуда это понимал? Из опыта катания?
— Да я и не понимал особо, просто говорил, чего бы мне хотелось от доски, не объясняя, почему. К тому же я видел формы западных досок, знал ширину. И мне хотелось, чтобы доска была загнута с двух сторон, имела симметричную форму, чего раньше не было вообще.
Михаил Кузьменков
— У меня первая нормальная доска была «Крейзи Банана», загнутая с двух сторон. Единственная доска, которую я купил. Прокатался на ней два года — получил все, что мог. Тогда фильмы были: них прыгали, не жалеючи доску: по деревьям, по камням. Так же и я катался. Доска после этих экспериментов была вся в дырах. Я ходил каждый вечер, искал пробки от шампанского, и дырки заливал. Вся была в черных занозах! Потом продал. Жалко было. У меня к доске отношение как к ребенку, даже если собираюсь продать или вообще на время взял. Все равно холишь ее, лелеешь, шлифуешь...
Наташа «Гризли» Лапина
— Я могу рассказать историю про то, как Валера Евсеев, приехав из Франции, увидел Андрея Перестрелку и сказал: так жить нельзя! Надо ноги пошире, выверни их из этой слаломной стойки, тут должен быть второй загиб. И Перестрелка начал приделывать к своей доске второй загиб. И вот он по субботам-воскресеньям катался в Ромашково, а с понедельника по пятницу обратно приделывал этот тэйл, потому что он постоянно отваливался. И тоже говорил: так жить нельзя! Надо купить нормальную доску, и все будет иначе. Потом приехал какой-то иностранный журналист и подарил ему борд. У Перестрелки тогда еще ботинки были разного цвета...
Андрей Лавров
— Ну да, Мики Вукович из Transworld Snowboarding, который жил у меня одно время, подарил мне старый Burton. Доска была хорошая, правда, немного старомодная. Обрубленная, с двумя загибами. Но переделать ее под новомодную было нереально. Я тогда райдером «Ди Блэк» был, так что первая доска — сам понимаешь, а вторая — Burton, на нем откатался, в горы брал.
А ботинки действительно были замечательные: один коричневый, другой черный. Я ходил и говорил всем: вы что, эту модель не знаете? Это «гуфи». Тогда в моде была всякая придурь сноубордическая. И я косил, что это специальная модель. Иметь фирменные придурошные ботинки было почетно.
Вообще, хорошее было время. Года с 1993-го мы все вместе стали ездить. Только Миха постоянно опаздывал, постоянно! Зато он стал первым человеком, который на моих глазах сделал 360. Это было достойно!
Помню кульминационный день в Парамоново, когда мы реально раскатались. Солнышко в одном месте снег подтопило, и мы начали прыгать с этого пупыря. Люди мимо проезжают, а мы и так, и эдак, и крутимся... И получалось все!
Потом я вышел на «мировой уровень» — меня от «Ди Блэк» отправили на чемпионат мира в Швейцарию, в Давос. Было это в 1995-м. Дали экипировку, доску, крепления и, как котенка, кинули в Европу. И я, почти не зная языка и не очень понимая, чего от меня вообще хотят, находился там восемь дней. Ну, вспомнил, конечно, весь английский, который в школе выучил. Посмотрел на кумира — Терье Хааконсена. И вживую увидел настоящий хаф-пайп.
— Ну и ты воодушевился?
— Нет, я испугался! Я приехал назад, схватившись за голову: это все нереально! Отошел только через месяц, в Кировске. Посмотрел на всех — и стало чуть спокойней. А в Давосе я тогда перекатался и плохо выступил: делал 540 — и падал. Да и вообще, я раньше не любил соревнования. Думал, что это все коммерция. А потом понял, что соревнование возбуждает, моторит. Когда ты выступаешь, ты не можешь кататься просто так. Есть огромный стимул: люди ждут от тебя чего-то такого... фурора! И ты не можешь его не дать, иначе ты — не ты. Так что я это дело очень даже полюбил. Особенно когда с автографами приставать начинают... Смешно, конечно.
Роман Дырин
— Без соревнований никак. И в наших нужно участвовать, и в международных. Мне по этапам кубка очень надо было ездить, очки набирать на Олимпиаду, а я по полной программе не мог, жена вскрылась бы тут одна с ребенком. Но на два старта все же попал. В Хинтертуксе потренировался, всего два дня, правда: потом плохая погода началась. Поехал в Тинь на второй этап. На двух этапах был и ни одного балла не набрал. Там надо было в полтинник — в первые пятьдесят человек — попасть, чтобы хотя бы один балл получить. Там было очень много народу из ISF. А соревноваться с Даниэль Франками, Литаварами и Кульбергами этими — просто без мазы. И был я там сотый какой-то из ста двадцати… Нет, ну двадцать человек я сделал по-любому!
Можно было, конечно, после Нового года попробовать… Но я тогда на Домбай уехал. А после уже некогда было, визу не успел сделать. Я с Домбая вернулся, а этап в Италии, или еще где-то там, через два дня. Так что я на него физически не успевал. В общем, не удалось набрать очков на Олимпиаду. Но, думаю, не все еще потеряно: другие Олимпиады будут.
ПРО ЖИЗНЬ
— Как становятся прорайдерами?
Андрей Волчков
— Выиграл я как-то соревнования в бордер-кроссе и фристайле... Потом кто-то сказал, что К2 заинтересовались, я им позвонил, и все очень быстро получилось.
Роман Дырин
— Когда я во второй раз в Кировск поехал, у меня уже была доска «Россиньоль», крепления, ботинки. Так что «про» я уже пять лет. Правда, тогда денег не платили — только оборудование давали. Поэтому какое-то время я еще в «Мослифте» проработал. Потом на роликах начались контракты. Меня в магазин взяли, тогда я и уволился из «Мослифта». Потом «Россиньоль» на жизнь стал платить, призовые пошли, доски выигрывал. В магазине «Кеттлер-спорт» летом работал. Потом с «Рочесом» начался серьезный контракт — там нормальные деньги платили, это сезон 1997/98 был.
Я туда и Митю Фесенко привел, а потом они всю команду купили — 5 человек. В общем, три года я на «Россиньоле» прокатался, о чем не жалею. А потом я решил фирму поменять, другие доски попробовать. Смотрю, «Саломон» скупил кучу европейских профессионалов, значит, думаю, могут и у нас этим заняться. В общем, все сложилось удачно, контракт у меня до декабря 2000 года.
Что потом — не знаю... Буду кататься, но хотелось бы одновременно и делом заняться в этой же или смежной области. Мало ли что... Может быть, в школе сноубордической работать, если такая появится.
— Реально заработать на уроках?
Петр Ястребков
— Да. Мы работали прошлой зимой в «Волене», иногда до 800 рублей в день получали, но это максимум, в среднем выходило 400. Но это нестабильный заработок. Что-то более серьезное нужно, может быть, торговый бизнес, но обязательно околоспортивный.
Роман Дырин
— Если о прорайдерстве говорить, то нужно больше ездить по Европе, чего-то достигать и заключать контракты там, напрямую, а не через представителей в Москве. Митяй, а что у тебя с «Коламбией», кстати?
Дмитрий Фесенко: Ничего пока. Был летний контракт. Лето пролетело — все осталось позади.
Роман Дырин: Захожу на днях в магазин «Адреналин Спорт». Мне говорят: «Был тут один — Митя Таракан — попросил зарплату в 700 долларов. Мы сказали, что подумаем».
Андрей Лавров
— Как иу Ромы, у меня первый контракт был с «Россиньолом» в сезоне 1996/97. Сейчас это, наверное, мечта любого райдера. Поездки по России, за границу, экипировка, зарплата за месяц… Перед россиньольным контрактом мы с Виталиком сделали первый летний лагерь в Приэльбрусье. Это было лето 1996 года. Потом мне в «Бёртоне» предложили работать менеджером и райдером сразу. Естественно, толка из этого не вышло. Либо ты менеджер, либо райдер. Торговля и катание — несовместимые вещи. Катание только с рекламной деятельностью как-то можно совместить.
Михаил Кузьменков
— Мне три года назад ребята из «Бёртона» предложили работу и кататься за них. Я
тогда в МГУ работал с компьютерами, после радиомеханического техникума. Но согласился, конечно, сразу. Параллельно предлагали контракт с Nitro, но слишком жесткий. Я отказался — ответственность чересчур большая.
Максим Халин: а я от Nitro Snowboards на первые свои соревнования, Кубок O’Neil 1995/96, поехал. Постарался там — и как-то себя проявил. С тех пор я за Nitro катаюсь.
— А у кого сейчас какие контракты?
Дмитрий Фесенко: сейчас контракт только у Ромы, остальные — свободные люди.
Максим Халин: да, у меня сноубордических контрактов, как таковых, нет. Но есть хорошие отношения со спонсорами, и они без контракта выполняют то, что обычно входит в официальный документ. Я говорю, что мне надо, они говорят, что им надо. И мы договариваемся. Правда, я тут не поехал на какой-то чемпионат очень крутой, шеф был недоволен, и я получил пендель.
Петр Ястребков: конечно, существуют договоренности с прошлыми спонсорами, но это все бабушка надвое сказала. Бумажки ни у кого нет. То есть тебе в любой момент могут сказать, что больше нет средств, но и ты можешь уйти, когда захочешь. Вольный художник, короче. Но те фирмы, за которые мы катались, довольны, никого мы, по-моему, в обиде не оставили.
Роман Дырин
— Мне «Саломон» вот как сказал: мы ищем универсалов, чтобы в одном лице «убить» и зиму, и лето... Летом — ролики, зимой — сноуборд. Так что я их только поэтому устроил. Пришел за зимним контрактом, а они сами предложили еще и ролики. Была попытка из меня акционерное общество сделать, чтобы в меня вкладывали деньги — транспортная компания, пищевая… Одна будет перевозить, другая — кормить… А банк пусть зарплату выдает! В итоге, посовещавшись между собой, они выделили под меня бюджет, заключили контракт аж на два года. Время, конечно, меняется... Но ведь и контракт можно пересмотреть. Может я буду чемпионом мира, и мне будут нужны совершенно другие деньги!
Петр Ястребков: у всех остальных контракты закончились. У меня в прошлом году с К2 в декабре начался, в феврале закончился. Мы там вместе с Кирпичом были.
— Тебе всё оплачивали?
Петр Ястребков: ну как всё... Дали оборудование, оплачивали поездки, подъемники, одежду давали...
— А про стипендию речь не шла?
Андрей Волчков: у нас-то шла, а у них почему-то нет. Мы когда с Петей пришли, нам сказали: «Мы вас не знаем, поэтому покатайтесь месяца два. Если все то, о чем вы говорите, имеет место, посмотрим»…
Роман Дырин: а Митя вообще в прошлом сезоне сказал: «Я не буду больше кататься на сноуборде: у меня нет спонсоров».
Андрей Волчков: Митяй — самый главный профессионал у нас. Его заспонсировали, когда он нам по колено ростом был!
— Реально сейчас жить и на досках кататься, имея только спонсорский контракт?
Петр Ястребков: вот посмотри на Рому. У него жена, семья, машина и мобила, и все это требует денег.
Дмитрий Фесенко: если честно, то мы не катаемся на том уровне, на каком нас оплачивают. Мы стоим того, чтобы нам дазали доски, одежду, но стипендий мы не стоим. У кого-то из нас уровень выше, у кого-то ниже, но в общем — посредственный. На роликах получше.
Петр Ястребков: ты сейчас договоришься до того, что нам вообще всё перестанут давать!
Роман Дырин: если ты выбираешь только катание, то никаких проблем: катаешься себе в удовольствие, иногда этим же подрабатываешь. Но у меня учеба, работа, семья. Жить надо на что-то. Так бы я мог везде со сборной России ездить.
Андрей Волчков: жить можно во время каких-то крупных акций. Зимой лучше: акции проходят чаще.
— Что нужно, чтобы с тобой заключили контракт? Насколько я знаю, на Западе для этого нужно быть еще и хорошим шоуменом.
Петр Ястребков: Да, но у нас фирмам не до шоу. Они продали свой тозар и успокоились, дальнейшего развития не происходит. А на Западе фирма заинтересована в шоу, раскрутке, потому что в итоге от этого зависит, как дальше будет продаваться тот же самый товар.
Андрей Лавров: у нас пока нет четкой схемы работы с прорайдерами. Если ее определить, все бы встало на свои места. Многие фирмы, у которых есть прорайдеры, не знают толком, зачем они им нужны, поэтому не могут ни вкладываться в них с уверенностью, ни отказаться окончательно.
— Прорайдер — это важно?
Андрей Лавров: конечно. Что такое прорайдер? Спортсмен, циркач и шоумен одновременно, и во всем профессионал. А целая команда может устроить по-настоящему красивое и стильное мероприятие, которое будет полезно
всем: и тем, кто продает доски, и тем, кто хочет на них кататься.
— Ты бы смог организовать эту работу? И каким образом?
Андрей Лавров: секрет. Ноу-хау. Я этим и занимаюсь. Моя задача — до конца остаться в деле и не проиграть...
— В чем отличие наших прорайдеров от западных?
Андрей Лавров: там эта схема, которую я пытаюсь здесь запустить, уже отлажена. Надо, между прочим, и прорайдеров поставить на место: кого-то поднять за недостатком пафоса, кого-то опустить за переизбытком его. И вообще, команда — огромный потенциал для рекламы. Это мало кто понимает и почти никто не знает, как ее правильно использовать.
Райдер — один в поле воин, а команда — сила. Это первый эшелон, люди, которые от природы умеют делать шоу, так что их не надо ничему учить. Вон посмотри на Митяя — это ходячее шоу!
Роман Дырин: хорошо, если у Перестрелки все получится, мы ему большое спасибо скажем. Пока же на те контракты, которые существуют у нас в России, очень трудно прожить, особенно если уже есть семья.
Хотя, когда я заключал последний контракт, это сыграло положительную роль. Меня хотели чем-то еще озадачить, но я сказал, что могу только кататься: у меня ж семья! Надо бывать дома, и денег много надо. Может быть, поэтому мне выделили такую
зарплату, которая есть. Это, конечно, не ахти какие деньги, но все же платформа, существовать можно.
Дмитрий Фесенко: на самом деле, возможностей кататься на сноуборде очень мало. Поэтому новый народ больше появляется в роликах. Место для тренировки найти проще, поэтому трюки осваиваются быстрей.
Андрей Волчков: беда в том, что у нас где горы — особо денег нет, где деньги — нет гор. Хотя те, у кого деньги, могут купить все в городе и на те же деньги поехать в горы тренироваться. Конечно, если бы все это было друг к другу поближе, то и движение было бы побольше, как в Европе.
Роман Дырин: мы были первыми, кто заключил контракты со спонсорами. Ездили тренироваться и на соревнования уже за их счет. И у нас было развитие. Те ребята, которые сейчас появляются, лишены такой возможности, денег разъезжать по соревнованиям нет, и спонсоров тоже. Замкнутый круг.
Андрей Волчков: нам, конечно, нужны соревнования: они не дают расслабиться, и самый пустячный трюк хочется сделать так, чтобы все ахнули. Это опять-таки развитие, особенно, когда они проводятся и среди широкой публики, как прошлой зимой в Крылатском. Появляются новые люди, растет уровень.
Роман Дырин: важны не только соревнования сами по себе, но и призовой фонд. Это огромный стимул в первую очередь для новичков. У нас к этому не очень серьезно подходят, так что участвуешь просто ради победы. Да, тебе дадут штаны, доску, может быть ботинки в качестве приза. Но важна денежная премия, чтобы опять же развиваться дальше. При хорошем призовом фонде есть смысл рвать задницу. Потому что, если приз — штаны, ты думаешь: у меня уже есть штаны, и очень неплохие. Прыгаешь пару раз, чтобы фотограф снял, и не стараешься особо. Если соревнования организовываются грамотно и хорошо спонсируются, это незаменимая вещь.
— Из того, что проводилось, что больше всего запомнилось?
Петр Ястребков: в прошлом году — Самара. Там все было организовано от и до. Только снега не было трамплины нормально построить. А по трамплинам мне Домбай запомнился, там с одного, абсолютно нереального, полет был метров двадцать! Его сначала слишком уж стремным сделали, но мы его подрезали и катались.
Дмитрий Фесенко: радуют мероприятия, где музыка, трамплины и дечонки. В этом отношении Самара была на высоте.
Андрей Волчков: приятно, когда много людей, как в цирке.
Роман Дырин: интересны такие акции, как «Нескафе», где собирается много народу, строится трамплин, музыка играет… Как в Самаре было. Адреналин по полной программе. Вообще, когда в провинциальных городах что-то устраивается, то очень много народу приходит.
В Петропавловске-Камчатском здорово было. Домбайские акции неплохие. В Приэльбрусье можно было бы ездить, если бы побольше денег выделяли. Я имею в виду летом, чтобы и покататься, и по ущельям полазить...
Дмитрий Фесенко: на Камчатку ехать было долго и лень, и я вместо себя Миху отослал... И вообще, в прошлом году совсем было забросил сноуборд. Но потом меня убедили. А на самом деле мне доска нужна просто для поддержания тонуса, как утренняя пробежка. Летом на роликах катаюсь, это интересней, но сноуборд тоже кайфово.
Роман Дырин: каждый свое что-то выбирает. Интересно не всем, а на сноуборде еще очень красиво, и промежуток отдыха большой... В Москве ведь не покатаешься, разве что фристайл, и то редко. Но в горах настоящий рай. А ролики — городской вид катания… Урбанистический.
Андрей Лавров: у меня есть такой пафос. Роллеры — так себе. Но ведь Макс — роллер, Митяй — роллер. Когда мы, например, в парке катаемся, я в шутку могу сказать: «Да вы роллеры! Идите туда катайтесь!».
Максим Халин: мы — инлайн-скейтеры, а не роллеры.
Андрей Лавров: вот видишь, он считает, что он инлайн-скейтер, а я-то знаю, что он роллер... Но это не разобьет нашу дружбу!
ПРО ФРИРАЙД
Роман Дырин: фрирайд — это тот же фристайл, только с рюкзачком.
Максим Халин: с фрирайдом у меня были проблемы. Я не ездил в горы и не знал, что такое настоящий снег. Когда приехал, мне очень понравилось спускаться — я так никогда не съезжал, так долго. Даже иногда ехал и думал: поскорее бы все это закончилось...
— Михаил, ты снискал себе славу самого отъявленного фрирайдера. На вопрос «Кто лучше всех фрирайдит?» все отвечали: пожалуй, Петуханыч!
Михаил Кузьменков
— Я когда на Эльбрусе катался, испробовал все самые сложные места. Мне потом нотации читали: мол, себя не бережешь и других подставляешь! Просто я показал ребятам, где сам катался, а они чуть с горы не свалились. И как-то я близко к сердцу
это воспринял — хотел уезжать. Но меня отговорили. Я остался, и мы с ребятами стали везде лазить. Так подружились, что вместе от спасателей сматывались. Потом уже они нам объяснили, чем это чревато.
Ты проезжаешь опасное место и оставляешь след, а по нему едут менее опытные и могут просто не проехать, погибнуть. Поэтому мы потом в те места, где опасно, тайком уходили, такими хитрыми ходами, чтобы нельзя было проследить. Если опыта мало, то по следу трудно определить, с какой скоростью ехал человек. Он, может, уже исследовал местность, а ты идешь за ним, не думая, а там — карниз. Реальная опасность. Плюс лавины.
Я сначала о них ничего не знал, в фильмах только видел и был уверен, что всегда можно выкарабкаться — такой подростковый максимализм. Да я и вообще так катался — на полную катушку, не жалея никаких сил. Случится и случится, мне было все равно! До тех пор, пока, как Перестрелка говорит, не пришло понимание.
ПРО ТРЮКИ
— У кого в активе сколько трюков?
Дмитрий Фесенко: много у всех, и они не повторяются. Все зависит от индивидуального стиля, тактики исполнения. Буквально один специфический
жест рукой создает разницу. (Митя демонстрирует специфический жест рукой...).
Андрей Волчков: точно, у каждого свои особенности. Для Ромы сальто было легче, чем прямой полет. Он сам говорил, что ему летать прямо сложнее, чем крутиться. Хотя, по-моему, нет такого понятия — «сложный трюк». Он сложный до тех пор, пока ты его не умеешь делать. Потом учишься, и он переходит на автоматизм.
ЧАСТЬ 2 ПО ССЫЛКЕ
Издание: «Вертикальный мир»
Фото: Андрей Каменев
Фото: Наталья Лапина
Люди: Дмитрий Фесенко
Люди: Петр Ястребков
Люди: Максим Халин
Люди: Роман Дырин
Люди: Андрей Волчков
Люди: Наталья Лапина
Люди: Михаил Кузьменков
Годы: 2001